Сергей Есенин. Казнь после убийства

Кляузная «семилетняя война» (1924–1931) Устинова за обладание партбилетом сопровождалась постоянным мотивом: «Механически выбыл из РКП (б) в 1921 году по семейным обстоятельствам». В вину ему также ставилась неуплата партийных взносов. Неудачник защищался (16 мая 1925 года): «Не платил я их потому, что около трех лет был постоянно болен и имел отпуски через врачебную комиссию ЦК. Кроме того, по исключительно тяжелым семейным обстоятельствам я вел ненормальный образ жизни, который способствовал моей болезни»[57].

Он страдал туберкулезом, начало которому дала «испанка», подхваченная им в 1918 году во время боев под Казанью («Автобиография»). 11 марта 1922 года он обратился к секретарю ЦК РКП(б) Михайлову с просьбой отменить постановление Оргбюро ЦК (10/111922) о направлении его в Северную Пальмиру заместителем главного редактора «Петроградской правды»: «Не возражая против командировки вообще, я все же не могу не протестовать против посылки меня в Петроград как больного туберкулезом..»[58].

В Петрограде Георгий Феофанович был приметной личностью. Его благосклонности искали литераторы и журналисты, хаживал он в «Асторию» (1-й Дом Советов), в квартиру-салон Сергея и Нины Гариных-Гарфильдов, знался с местным начальством. Поэтому многие в городе не удивились, когда в 1925-м его имя всплыло в связи с «делом Есенина».

В трагические для поэта дни Устинов вел «ненормальный образ жизни»: заливал вином горечь исключения из партии, исчез из поля зрения родственников, бывших сослуживцев и просто знакомых. Пока неясны его «тяжелые семейные обстоятельства», о которых можно лишь предполагать: разлад с женой или ее болезнь? Что-нибудь с сыном?..

Оставалось последнее спасительное средство — бутылка. К ней он прибегал и раньше, и много позже. В 1930-м, обращаясь в Президиум XVI съезда ВКП(б), исповедовался: «У меня был тяжелый недостаток, я пил, но вот уже год, как я прекратил это дело, много работал, написал целый ряд книг… но не могу больше работать вне партии. Я прошу у Вас сердечного товарищеского совета: как мне быть? Я чувствую, что я сам виноват во многом, но в то же время чувствую и то, что со мною поступили слишком строго, чтобы не сказать несправедливо»[59].

Да, многого он не понимал, хотя кичился своим знанием политической истории («Знаю Каутского, Плеханова, Маркса, Ленина…»)[60]. Увы, он не видел, что всю жизнь являлся послушным орудием в чужих руках. Он так и не протрезвел от долгих запоев и пленивших его ленинских идей. Проморгал он и перемены, обозначившиеся на XIV съезде РКП (б) (декабрь 1925 года), когда его вчерашние политдружки получили мощный пинок Сталина. Устинов не заметил, как оказался между двух огней: позади вконец истлевавшая идея мирового пожара, который он с таким фанатичным воодушевлением раздувал, впереди — новые социальные веяния, казавшиеся ему холодными и искусственными. «Свои» его забыли, «чужие» — не принимали. Психологически он остался подпорченным продуктом военного коммунизма.

В 1925 году Жорж не имел в Москве даже собственного угла. Надеемся, нам удалось доказать: в декабре он не проживал в «Англетере». Где же обретался? Ответ на этот вопрос дает следователь ЦК К Штальберг, проверявший 16 июля благонадежность бывшего члена партии. В протоколе опроса более 20 пунктов, из него узнаем: он вернулся из Костромы в столицу в мае, пробавлялся литературными заработками (в феврале-марте 1925 года в «Новом мире» была напечатана его повесть «Черный ветер», выход которой заметил Есенин. — В. К). Тот же источник указывает временное пристанище Устинова: Москва, Малый Палашевский переулок, 7, кв. 24 (телефон 1-98-43)[61]. Пришлось покопаться в старых московских справочниках, чтобы разыскать хозяина указанной квартиры. Нашелся: Петр Александрович Подашевский, журналист, маленький литератор, выступал в печати под псевдонимами «Аш», «Ашевский», «А. Сергеев» и др., автор беллетризованных пропагандистских брошюрок («Там, где умирают с голоду» и проч.) в серии «Библиотечка малограмотного». Серия издавалась Политуправлением Киевского военного округа в самом начале 20-х годов, что дает основание думать о службе там Подашевского в качестве одного из комиссаров-агитаторов. Но для нас интереснее тот период его красноармейства, когда пути Подашевского и Устинова пересекутся (учитывая почти детективный характер нашего сюжета, обнаруженный факт «припрячем» и вернемся к нему позже).

Внимательный читатель, конечно, заметил, что фамилия Подашевского уже мелькнула в связи с партийным сутяжничеством Жоржа. Но все-таки напомним: страдавший от бесчленства в РКП(б) Георгий Феофанович 7 октября 1925 года просил секретариат ЦКК выдать заключение об уготованной ему участи Римме Петровне Подашевской, полагаем, дочери приютившего его человека. Его отношения с ней нам неизвестны, но можно догадываться: она знала какие-то устиновские секреты.