Сергей Есенин. Навсегда остался я поэтом

И тут дело не в образовании или отсутствии такового, сколько в направленности обучения. Ведь не на агронома же учился юный Серёжа Есенин. «Работа на земле» его вообще как-то не привлекала: думаю, что можно с полным на то основанием утверждать, что он изначально «рвался в гуманитарии». А крестьянство? Ну да – куда без него? Вполне возможно, что он отчасти знакомился с отдельными элементами, атрибутами крестьянства. Во всяком случае, по утверждению Елены Самоделовой, «многие факты традиционно приводились и при жизни Есенина, и после его смерти – в попытке доказать утверждение, что “Есенин – не крестьянин”. Аргументировалось это ещё и тем, что он никогда не работал по-крестьянски. Но в есенинской автобиографии говорится, что он участвовал в ночном дежурстве лошадей – “караулил”, в охоте – “в качестве водоплавающей собаки”. Он ловил раков, утят, доставал яйца грачей. Во многих стихотворениях 1920-х гг. Есенин пишет, как его лирический герой возвращается на Родину и участвует в покосе с косарями на равных. В “Яре” он тоже описывает это: две недели безвыездного сенокоса, где крестьяне ночевали и косили за рекой». Насчёт последнего – хочется уточнить: нигде не указывается, что однозначно «сам, мол, косил», но, судя по всему, – несомненно наблюдал, и не раз! И даже пробовал участвовать по мере сил. Во всяком случае, есенинский лирический герой точно пытался!

Сергей Соколкин: «Есенин, конечно же, никакой не крестьянин. Ведь таковым можно назвать лишь человека, который постоянно работает “на земле”. Того, который встаёт в четыре часа утра и идёт доить корову, косить траву или пахать землю. Есенин, если даже и сделал как-нибудь в жизни что-то подобное, то исключительно для своего удовольствия. Возможно, несколько раз покосил траву, чем потом очень гордился, даже воспев сам процесс покоса в очень характерных строчках: “К чёрту я снимаю свой костюм английский… / Хорошо косою в утренний туман / Выводить по долам травяные строчки”. Думаю, что ни один настоящий крестьянин свою повседневную работу в стихах не описывал».

Владимир Крупин не согласен с такой постановкой вопроса: “Не согласен, что крестьянство Есенина всего лишь стилизация, как об этом любят рассуждать. А как же без сенокоса, без огорода? Серёжа-то всё это прошёл! И пахал, и сеял, и боронил, и косил, и рыбу ловил – причём не для удовольствия, а для прокорма. И комары его сжирали, и деревенские закаты-рассветы имели место в его жизни. Это именно исконное крестьянство! Он не пытался изобразить, не старался “вникнуть” в крестьянскую душу: она была у него изначально, он же не мог выродиться в какого-нибудь Бальмонта!»

Справедливости ради следует отметить, что про комаров – трудно отрицать, а вот насчёт «пахал-боронил-сеял» – тут можно и поспорить. Во всяком случае, прямых свидетельств о том нет (в отличие, скажем, от соответствующе задокументированных «странных» увлечений графа Льва Толстого). Ну а там – кто знает? Одним словом, собственно «крестьянство Есенина» на первый взгляд кажется довольно неубедительным. Если воспринимать его как факт биографии, а не как художественный приём, некое условное допущение.