Сергей Иосифович Гессен

Русская философия накануне 1914 г. приближалась к еще не вполне отчетливому синтезу. Вектором того параллелограмма сил, составными частями коего были «почвенники» и «трансценденталисты», мог бы стать символизм. Но, к сожалению, помимо чисто «исторических обстоятельств», этому помешало еще и следующее.

Наиболее «шумными» и потому, как тогда казалось, «типичными» представителями каждого лагеря были наиболее «крайние» или «воинственно настроенные»: у «путейцев» В. Ф. Эрн, у символистов – А. Белый, у «логосовцев» – Б. В. Яковенко. Были и «центристы» (С. Н. Булгаков, В. И. Иванов, С. И. Гессен), и свои «колеблющиеся» (Н. А. Бердяев, Ф. А. Степун).

Что касается общего «внешнего врага», то здесь все три «силы» обнаруживали удивительное единодушие, этим врагом в широком смысле слова была любая партийно-политическая идеология, в узком – идеология большевизма и марксизма. К чести «логосовцев», «путейцев» и «символистов» (последние, впрочем, не без исключения: А. Белый, А. Блок, В. Брюсов – но это поэты, «существа крылатые»), ни один из них не запятнал себя искренним сотрудничеством с советской властью; почти все они оказались в эмиграции, где в меру сил и возможностей продолжали дело, начатое в России.

Еще более примечателен в этом смысле «прообраз» будущего сотрудничества «Логоса» и «Пути» – сборник «Вехи», под обложкой которого сошлись будущие «путейцы» (Бердяев, Булгаков, Гершензон) и будущие «логосовцы» (Кистяковский, Франк, Струве). За вычетом Изгоева, не примкнувшего ни к одной из группировок, «Путь» и «Логос» поделили веховцев строго пополам. Но политические факторы (война, революция и т. п.) – всегда внешние в чисто философском споре. К счастью, все эти «линии сближения» отчетливо выписаны и теоретически обоснованы в «Свете Невечернем». Книга «неославянофила» С. Н. Булгакова написана столь по-западнически, что вызвала со стороны Л. Шестова резкую критику.

«Даже Булгаков, – писал он в своей статье “Вячеслав Великолепный”, – человек, которому, казалось, следовало бы держаться подальше от изысканных утонченностей западной мысли, так же пленен и очарован новейшей культурой, как и В. Иванов. <…> Новый философский труд он написал вне всяких внешних давлений, задуман совершенно свободно и, тем не менее, составлен не то что по образцу немецких философских трактатов, а прямо по образцу “Критики чистого разума”»[519].

Главным делом жизни С. И. Гессена стал журнал «Логос», основанный во многом благодаря его личным усилиям.

«Первое “Учредительное собрание” редакционной коллегии с ее московскими друзьями, – вспоминал Ф. А. Степун, – происходило на квартире П. П. Муратова, автора известных очерков об Италии и редактора журнала “София”. Собралась только молодежь. Сережа с вдохновением раскрывал “идею Логоса”, удивляя всех своею верою в его нужность и возможность его быстрого осуществления… Слушая моего друга-соратника, я не менее созванных нами москвичей удивлялся его оптимизму. Он как-то не замечал того холодка в отношении к нам, который чувствовался и в словах италофилов Муратова и Грифцова, и в размышлениях любимого ученика Лопатина, Огнева, и даже в предостережениях бесконечно талантливого и блестяще парадоксального А. К. Топоркова… Четыре года редактировали мы с С. И. “Логос” и ни разу не только не поссорились с ним, но даже и не перебросились друг с другом неприязненным словом, или хотя бы лишь полемическим письмом. Работать с С. И. было очень легко: во-первых, потому что он никогда не отказывался от работы, а брал главную тяжесть на себя, а во-вторых, потому, что не лишенный некоторой хорохористости, он был очень отходчив и добр самою настоящею добротою… Было в милом молодом Сереже некое порхание, какие-то диалектические качели над страшною бездною жизни»[520].

Сам же С. И. Гессен о своем участии в «Логосе» рассказал следующее (позволю большую цитату):

«Получив докторскую степень и совершив вместе с женой путешествие по Швейцарии, Северной Италии и Южной Франции, я обосновался в Петербурге, часто бывая при этом в Москве по вопросам издания “Логоса”, редактируемого мною и Степуном. Это был год оживленной деятельности.

В Петербурге я сделал доклад в Философском обществе при университете и участвовал в его собраниях. Благодаря этому я ближе узнал петербургских философов старшего поколения – А. Введенского, Н. О. Лосского и И. Лапшина, С. Франка, Л. Габриловича, моих будущих коллег и друзей. В этом же году при моем участии в Петербурге было создано общество друзей философии, которое собрало все молодые философские силы (Н. В. и Д. Болдыревы, А. Вейдеман и другие, в среде которых была весьма популярна так называемая Марбургская школа). Доклады и дискуссии во время заседаний помогли мне в изучении этого неокантинского течения. Я завязал сердечную дружбу с членом общества В. Е. Сеземаном, с которым затем вместе готовился к магистерскому экзамену.