Сергей Капица

Конечно, Петр Леонидович был недоволен таким поворотом событий: дела в Англии складывались прекрасно, за короткий срок он стал членом Королевского общества, его новая лаборатория росла и расширялась, заказам не было конца, семья была хорошо устроена. А СССР был новой страной, сотрясаемой острыми противоречиями, населенной голодными людьми, в большинстве своем уверовавшими в построение нового общества…

После того как Петру Леонидовичу не разрешили вернуться в Англию, он потом часто вспоминал странную фразу академика Ивана Петровича Павлова, с которой тот обратился к Капице в декабре 1934 года незадолго до своей смерти: «Знаете, Петр Леонидович, ведь я только один здесь говорю, что думаю, а вот я умру, вы должны это делать, ведь это так нужно для нашей родины».

Для Капицы-старшего решение советского правительства явилось колоссальным ударом. Внезапно, не по его воле, прекратилась успешно продвигавшаяся работа в Мондовской лаборатории, по существу, оказались оборванными его связи с международным научным сообществом.

У Петра Леонидовича не было возможности напрямую общаться с Резерфордом, он не мог сам объяснить то положение, в которое попал. Это должна была сделать Анна Алексеевна, для которой интересы мужа всегда были на первом месте: сказывались ее воспитание и образование. Она писала в своих воспоминаниях:

«Папа был достаточно обеспеченным человеком, но у нас в семье никогда не было стремления к роскоши, была хорошая интеллигентская среда. Любимая книга мамы — [поэма Николая] Некрасова… «Русские женщины». Она запала мне в душу с самого детства. Вероятно, отсюда мое чувство долга перед Петром Леонидовичем — дружба и стремление никогда не подводить, полное доверие, полная поддержка во всех случаях жизни».

Целый год из России в Кембридж шли письма Петра Леонидовича Капицы. Сначала он бодрился и даже пытался шутить: «Тему работы надо менять каждые восемь лет, так как за это время полностью меняются клетки тела и крови — ты уже другой человек».

Потом в его посланиях появились тревожные нотки, которые он пытался замаскировать: «Мне все больше и больше кажется, что я совсем здесь одинок, и не будет удивительным, если меня растерзают и заклюют. Но я все же не могу изменить свою позицию. Оказывается, меня не так-то легко запугать. Я боюсь только одной вещи… — это щекотки, и пока меня не начнут щекотать, я не сдам позиции».

Затем, однако, в его письмах стали сквозить ничем не прикрытые горечь и усталость: «На Западе люди давно поняли, что человека, которого игре «природы» было угодно сделать ученым, надо поставить в такие условия, чтобы эта «игра природы» была бы полностью использована и он [бы] работал продуктивно. У нас до такой простой истины утилитаризма еще не дошли… Ведь занимаются люди вопросом ухаживания за коровой: сколько ей надо гулять, сколько есть — чтобы она давала много молока. Почему же не поставить вопрос, как ухаживать за ученым, чтобы он работал с полной отдачей? Наши [руководители] скорее займутся коровой, и это им понятнее, чем ученый».

Необходимо отметить, что Эдгар Эдриан, с которым Петр Леонидович был хорошо знаком по работе, впоследствии лорд и вице-канцлер Кембриджского университета, получивший Нобелевскую премию еще в 1932 году, пытался, как мог, исправить ситуацию. Приехав в Москву в 1935 году на Всемирный конгресс физиологов, он вместе с Петром Леонидовичем выработал план действий, так называемый «доклад Эдриана», который был представлен Резерфорду и лег в основу переговоров о дальнейшей судьбе Капицы-старшего и его лаборатории.

Жить Петру Леонидовичу в то время пришлось в коммунальной квартире матери, на Кировском (ныне вновь Каменноостровском) проспекте в Ленинграде. Условия были далекими от кембриджских.

«Петр Леонидович жил в коммунальной квартире, где все родственники. Ольга Иеронимовна очень умно (это была их собственная квартира, они купили ее до войны) заселила ее своими друзьями и родственниками, чтобы не уплотнили чужими. Для Петра Леонидовича нашли комнату, он там жил, там пережил страшные вещи, когда торговался за свою жизнь», — вспоминала Анна Алексеевна Капица в беседе с гляциологом, полярником и писателем, членом-корреспондентом РАН Игорем Алексеевичем Зотиковым.

Но Капица-старший не сдавался, ради любимого дела — науки — он готов был бороться до конца. Петр Леонидович выдвинул свои условия работы в России: исследования в области физики будут им продолжены лишь при условии создания института, который должен получить из его лаборатории в Кембридже уникальные научные установки и приборы. В противном случае он вынужден будет переменить область своих исследований и заняться биофизикой, в частности, проблемой мускульных сокращений, которой он давно интересовался. Он обратился к Ивану Петровичу Павлову, и тот согласился предоставить ему место в своем 1-м Ленинградском медицинском институте.