Сергей Николаевич Булгаков

Лосев, следовательно, как бы «опрокидывает», как и многие другие русские платоники, распространенные гносеологические и языковедческие модели, типа популярной модели Г. Г. Шпета: не чистый смысл покоится, по Лосеву, в вершине познавательной пирамиды, фундируя собой, как у Шпета, все другие виды семантики, а экспрессивность и интонация (через определенные, опускаемые здесь, звенья экспрессивность и интонация входят составной частью в лосевскую теорию неустранимости мифологического мышления, т. е. в другом ракурсе в теорию отсутствия некой единой «общеничей» семантики). «Язык вовсе не состоит из слов… Экспрессия и интонация – более базовые вещи… Язык – это прежде всего интонационная и экспрессивная структура…»[789] В данном случае это положение интересует нас как базовое уточнение лосевского – коммуникативного понимания речи: языковая коммуникация в принципе не может быть, по Лосеву, сведена к передаче «чистого» (соответственно, «всеобщего» или, что то же, «ничейного») смысла. Смысл, непосредственно передаваемый языком или так или иначе с ним связанный, всегда, по Лосеву, личностно и экспрессивно интонирован. Возможно даже, что аналогично интонированными являются, по Лосеву, и сами «первослова», во всяком случае возможность такого понимания содержится в лосевской теории Абсолютной Мифологии.

Схематически намеченные выше различия между лосевской и булгаковской версиями имяславия могут быть теперь даны в более развернутом виде. Как сказывается разница в понимании Лосевым и Булгаковым онтологического статуса языка (в связи со степенью его вовлеченности в нетварный мир Первосущности) на собственно лингвистических уровнях концепций и прежде всего на интерпретации той «пограничной полосы», которая существует между «первословами» и грамматическими и лексическими слоями естественного языка? Какие мыслятся здесь «переходы» и трансформации?

Мы видели выше, что максимально расширяя онтологическую сферу языка, вплоть до самой Первосущности, Лосев вместе с тем, а возможно, тем самым максимально же сузил «количество» конститутивных свойств «языковости» как таковой, фактически оставив в качестве такового свойства лишь одно – распадение на субъект и предикат (в далекой генетической перспективе принцип предикативности возводится Лосевым к взаимоотношениям между сущностью и энергией, а в синхронном аспекте предикативность практически является у него синонимом коммуникативности и интерпретативности). Эта, назовем ее здесь «коммуникативной», направленность настолько разветвленно пронизывает все лосевские лингвистические работы, что в каком-то смысле можно даже говорить, что не коммуникативность является главным свойством языка, но что язык является одним из способов, хотя и главным, осуществления коммуникативности (или предикации). Теоретически этот «переворот» координат вполне мыслим и даже, вероятно, перспективен, но не для нашего лингвистического контекста. По всем другим, кроме принципа предикативности, параметрам «первослова» и «естественный» язык могут, согласно Лосеву, различаться, причем настолько существенно, что это практически исключает вероятность установления между ними каких-либо однозначных и весомых соответствий (возможны только ассоциативные параллели). «Все, что угодно», в том числе и из области «первослов», может, по Лосеву, грамматически и семантически выражаться в речи через «все, что угодно». Расщепление «первослова» на субъект и предикат, оставляющее, как у Булгакова, субъект (т. е. саму сущность) за пределами человеческого сознания, может производиться, по Лосеву, в самых разных направлениях, причем результаты этого «свободного» выбора предиката тоже могут получать самые разные грамматические и синтаксические облачения. То, что предикативная часть «первослова» всегда, по Лосеву, субстанциализируется (т. е. получает смысловую субстанцию, см. выше), еще не значит, что она сразу же «субстантивируется», т. е. «переводится» в существительное и только в существительное. Смысловая субстанция независима, по Лосеву, от субстанций «естественного» языка и ведет себя по отношению к ним, т. е. к диктуемым грамматикой именным и глагольным и другим формам, совершенно свободно.