Сергей Николаевич Булгаков

Многоступенчатая предикация, составляющая, по Лосеву, основу языка, вводит в язык и принцип многосубъектности высказывания: одно и то же предложение, состоящее по определению как минимум из двух предикаций, может совмещать в себе два голоса двух разных субъектов речи, являющихся первичными авторами каждой из этих предикаций. Но и «двуголосие» не предел: как уже говорилось выше, персонифицирующее отношение может распространяться, согласно Лосеву, на все присутствующие в высказывании синтаксические субъекты, и тогда за каждым из них может слышаться личностный («олицетворенный») голос, хотя все эти голоса будут продолжать гармонично совмещаться в пределах единого высказывания или единого действа. (Напрашивающиеся здесь религиозные параллели мы сознательно опускаем.) Отсюда понятно, почему в качестве наиболее адекватного названия для происходящих в речи языковых процессов поздний Лосев стал употреблять термин «интерпретация»: если все синтаксические субъекты нашей речи суть по происхождению чужие предикации, то наши над ними смысловые операции уже не могут пониматься как непосредственная первичная разработка темы (например, как логическая операция по формальному расширению состава признаков данного объекта), но только как вторичная смысловая ее обработка, т. е. как интерпретация. Если лингвистически «ужесточить» это лосевское положение, то мы получим тезис о принципиальном «непопадании» онтологии в речь. Язык не имеет в себе никаких субстанциальных сгустков «объективной реальности», он весь – коммуникация и интерпретация, которые всегда кружат вокруг онтологии, но которые никогда ее в себя реально не вбирают. (Другое дело, что и саму онтологию можно понимать иначе, например коммуникативно, и тогда, наоборот, язык будет составлять непосредственную субстанциальную часть такой онтологии.) Однако в нашем контексте, адаптирующем имяславие к современной теоретической лингвистике, такого рода коренные пересмотры фундаментальных категорий нецелесообразны, хотя если иметь в виду лосевскую позицию саму по себе, такой поворот темы вполне возможен.

В связи с изложенным не может не возникнуть вопрос о том месте, которое в этой общей лосевской картине языка отводится семантическим и формальным закономерностям, несомненно управляющим функционированием «естественных» языков. Очевидно, что Лосев не распространял их действие не только на уровень до и вне тварного языка, но и на уровень «первослов» человеческого сознания. Почему же тогда, если на двух первых уровнях не действуют собственно, казалось бы, языковые закономерности, мы все-таки говорим, что все рассмотренные сферы, включая и «первослова», являются, по Лосеву, языковыми в своей природе? Дело в том, что родовидовые отношения строятся Лосевым не от «естественного» языка, взятого за «род», но от «первоязыка», частными видами которого мыслятся различные «естественные» языки. Тоже, казалось бы, не новая идея: она лежит в основе почти всех известных теорий общей «универсальной семантики», понимаемой как не зависящая от особых семантических и грамматических закономерностей тех или иных конкретных «естественных» языков. Однако и здесь имеется все же существенная разница. Чаще всего под «универсальной семантикой» понимается область смысла, обособленная, а точнее – обособляемая от языка при любом понимании его специфики. На первом плане в таких концепциях – сочетаемость смыслов как таковых (в основном логическая сочетаемость), а не способы и формы сочетания смыслов в коммуникативных целях, что у Лосева, напротив, выдвинуто на первый план. Лосев, конечно, не отрицал универсальной семантики (или «логику логоса» в его терминологии), но такого рода универсальные внеязыковые семантические законы оценивались им как осуществленные в рабочих целях частные одномерные отвлечения от многомерных и коммуникативных по своей телеологии реальных связей между «первословами». (Более того, все абстрактные интеллектуальные операции над областью смысла не только признавались Лосевым полезными, но и высоко им ценились и в отличие, скажем, от Флоренского применялись, однако условие принципиального ограничения реальной сферы компетенции такого рода интеллектуальных операций выполнялось при этом Лосевым неукоснительно.) Взятые же в своем реальном смысловом объеме и в своих реальных функциях типы связей между первословами («платоническими идеями») не могут быть, по Лосеву, классифицированы в виде таксономических групп, поскольку логика и «техника» интеллекта как такового и, соответственно, любого типа классификации в принципе аперсоналистичны, область же языка как «место касания» двух миров принципиально персоналистична. В природу «первослов» входит то, что они и исходят от Личности, и направлены к личности же.