Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное

Как-то Мартирос Сергеевич Сарьян говорил о разнице между процессами зарисовки и рисования. Зарисовка — это стремление уловить и запечатлеть те или иные внешние черты предметов, сохранить правдоподобие, сходство. Рисование — это другой процесс, это — отражение явлений во всей сложности, противоречиях, глубине.

Мы будем говорить не о художнике, но о поэте. О поэте, чье творчество — не зарисовки, пусть весьма правдоподобные, а рисунки «во всей сложности, противоречиях, глубине».

Поэт Сергей Орлов. Я знал его еще послевоенным — юным, озабоченным неустроенным бытом и невышедшими книгами… Те книги вышли давно, стали классикой, а поэта уже нет, и вчерашние рецензии превращаются в воспоминания или страницы истории.

В стихах Орлова — зрелого, признанного, сложившегося — и тех, которые мы все знали по сборникам, и тех, которые внезапно раскрылись перед нами уже после его смерти, сохранилось это внутреннее беспокойство, неустроенность души, жадный интерес к мирозданию и людям. Без этого стихов бы не было, была бы гладкопись. Познакомились мы с Сергеем Орловым вскоре после войны в Ленинградском университете. Я был аспирантом кафедры фольклора, а он — студентом, но не рядовым студентом, а студентом-поэтом, который уже широко печатался в журналах, о котором уважительно говорили в аудиториях и коридорах.

Хорошо помню рассказ Сергея Орлова о 1-м Всероссийском совещании молодых писателей в Москве: он мне передал привет от нашего сверстника — молодого польского критика, переводчика Евгения Шварца. Говорили об университете и о том, что поэт все-таки должен ехать учиться в Москву, в Литинститут имени Горького, и т. д.

Потом встречи в университете прекратились: Сергей Орлов учился в Москве, и встречались мы с ним почему-то в поезде, разумеется, в бесплацкартном вагоне, где, заняв третьи полки, мы вполголоса делились литературными — и только литературными — новостями. Надо сказать, что Сергей Орлов не любил так называемые «личные», «задушевные» разговоры. Понадобилось много лет знакомства, перешедшего в дружбу, чтобы в разговоре появились подробности, да и то редко, — болезнь Виолетты, его жены ч самого близкого друга, или внука Степки, — да и об этом Сергей Орлов говорил, только если уж припрет по самое горло (внука он любил самозабвенно — помню, как раз или два они с Виолеттой приезжали на Ленинградский вокзал в Москве и, преодолевая смущение, хотя отношения у нас были не такие, чтобы смущаться из-за пустяков, передавали «для Степки» какие-то пакеты).

В вагоне я иногда встречал Сергея вместе с другим литератором, его тогдашним приятелем. Человека этого я не очень любил и всегда подчеркнуто спрашивал: «Ну, как твой Кусиков?» — имея в виду неизменного спутника другого Сергея — Есенина, увы, не украсившего его биографию. Вот этот «Кусиков» был некоторое время при Сереже, и я «подначивал» его; Сережа об этом знакомстве говорил потом с печалью и презрением.

Я запомнил его ранимым, мягким, бесконечно благородным; со злостью он говорил лишь о пошляках, приобретателях да литературных «хуторянах».

Среди людей его поколения, которых я знал, пожалуй, только он да еще Сергей Владимиров обладали такой душевной щепетильностью, хрупкостью, благородной, душевной ранимостью. Любая случайно вырвавшаяся у него резкость, о которой собеседник тут же забывал, заставляла его мучиться буквально несколько дней. Он был очень мягок и очень честен. Никогда не слышал от него никакой двусмысленности. Было в нем что-то от классического русского интеллигента — от чеховского интеллигента, хотя по возрасту, по биографии он не попадал в эту категорию.

Последняя прижизненная книга Сергея Орлова называлась «Белое озеро». В нее вошло многое, тогда мы думали — почти все! — написанное поэтом. Она как бы суммировала его сборники «Третья скорость», «Поход продолжается», «Городок», «Камень», «Созвездие» и другие. И отразила черты его характера.

Но начнем не со стихов.

Сергей Сергеевич Орлов родился в 1921 году в селе Мегра, в сорока километрах от Белозерска. Родители — Сергей Николаевич и Екатерина Яковлевна — сельские учителя.

Год рождения — 1921-й, чаще всего я встречаю его не в справочниках или энциклопедиях, а на кладбище: «1921–1941» или «1921–1942»… Когда-то после разговора с Сергеем Орловым я написал:

«Есть среди людей этого года рождения счастливцы. То, за что они сражались, неколебимо, сами они живы, и уж их-то не пугают невзгоды я несчастья среднего калибра. Может быть, отсюда тот философский оптимизм, который пронизывает поэзию Сергея Орлова, да еще та радость жизни, которая порой просто фонтанирует в его стихах:

Косматый, рыжий,
словно солнце, я
оптимистичен до конца.
Душа моя —
огнепоклонника,
Язычница из-под венца.

Главное — вечно, остальное приложится, „и ничего не может статься с весной и Русью никогда“».