Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное

Под клуб в селе Мегра, как и во многих других селах и деревнях, была отдана церковь, после того как с колокольни спилили крест, вместо него водрузив флаг из жести, и сбросили колокола — в тридцатые годы такое событие считалось заурядным.

Впрочем, как я догадываюсь сейчас, не всеми… Помню, как старые женщины, да и не только они, глядя издали на высокую колокольню, в проемах которой работали мужики с железными ломами, крестились и утирали уголочками фартуков слезы. Мы, мальчишки, смеялись над ними: дескать, нашли чего жалеть! Вот уж действительно темные… Ведь религия-то — что? Опиум для народа!.. Да где им знать, неученым…

Колокола, видимо, сразу же были увезены, потому что я их не помню. А вот крест с колокольни долго торчал между могилами, глубоко вонзившись в землю. Потом его кто-то откопал, и сельские парни сразу нашли ему новое применение — стали пробовать на нем свою силу: кто сколько раз приподымет крест от земли за спиленную железную ногу.

Куда девались из церкви иконы — тоже не знаю. О ценности икон в свои тринадцать-четырнадцать лет я понятия не имел и потому, наверное, и не поинтересовался.

Зато хорошо помню, что в церкви вскоре была сооружена неплохая сцена с занавесом на проволоке, повешены портреты и лозунги, а перед сценой поставлены новые крашеные скамейки, которые хороши были тем, что их запросто можно было сгрудить возле стен, когда дело доходило до «ланчика». Ох, как здорово было топать парням под высоким куполообразным сводом этого зала! Гром стоял неописуемый…

Но это все было потом. Я же завел речь о клубе в связи с его открытием. Так вот, местное руководство, опасаясь, видимо, что люди в клуб не придут, решило приурочить к этому событию наш спектакль «Дума про Опанаса». Роль комиссара Когана в этом спектакле играл я, Опанаса — мой одноклассник Коля Поляков. Странно, но мы почему-то не волновались, узнав о предстоящей премьере на клубной сцене. Просто не умели, видимо, еще волноваться: ведь нам было тогда всего по четырнадцать лет. Наоборот, Николай Поляков был даже в очень приподнятом настроении. Возбужденно жестикулируя, он сказал мне, что ружье зарядит настоящим патроном, только без дроби. По ходу действия он должен был стрелять в меня — комиссара Когана. «Знаешь, как здорово будет! — ликовал он. — Трахнет так, что все подпрыгнут! А ты падай, только по-настоящему!»

Я согласился. Ружье в тот вечер действительно «трахнуло» здорово, говорят, аж галки с крестов взлетели: на куполах собора кресты не были спилены. А крестьяне очень хвалили Василия Платоновича Нилова за представление и просили показать его и для тех, кто отсиживался в этот вечер дома.

Сережа Орлов в спектакле не участвовал. Да В. П. Нилов не очень, видимо, и тащил его на сцену. Каждый вечер, общаясь с ним, он не мог, я думаю, не заметить незаурядность его натуры, способность по-своему воспринимать мир, глубоко и оригинально мыслить.

Гуляли они как-то вокруг школы поздним вечером, и Василий Платонович завел разговор о звездах, мириадами мерцавших над их головами. И лишил юного собеседника покоя. Тайны мироздания, как рассказывает Екатерина Яковлевна, его буквально захватили. Он прочитал все, какие имелись, книги по астрономии и вскоре изложил Василию Платоновичу свою теорию о происхождении разума на земле. Кстати, не забывал он эту теорию и в зрелые годы. Незаконченная поэма о Циолковском — тому свидетельство.

Космические мотивы присутствуют во многих стихах послевоенной поры:

За слоем Хивсайда, за легкою пылью
Земной атмосферы безмолвье звучит.
Холодная вечность, дремучие крылья
Расправив, в мирах беспредельных парит.

Планеты плывут по орбитам с шуршаньем,
И где-то кометы, хвосты распустив,
Летят по путям громовым мирозданья,
Маршруты, как шпаги стальные, скрестив.

Дороги еще не изведаны эти,
Но время идет непреклонной судьбы,
Придет человек: — от планеты к планете
Протянутся вдаль верстовые столбы.

(1946)

А в 1945 году он напишет и совсем пророческие строки:

Мы еще на дальние планеты
Корабли Союза поведем,
Слесари, танкисты и поэты,
Мы на желтую Луну взойдем.

Когда были написаны Сережей Орловым первые стихи, вернее, зарифмованы первые две строчки? К сожалению, я не успел спросить его об этом. Мать поэта Екатерина Яковлевна рассказывает, что помнит Сережины стихи в школьной стенгазете, когда он учился в пятом — седьмом классах.

Семилетку, Мегринскую ШКМ (школу колхозной молодежи), Сережа закончил в 1936 году, когда ему шел пятнадцатый год. Значит, стихи он начал писать раньше, возможно с двенадцати лет, с пятого класса.