Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное

Россия — Родина моя,
Холмы, дубравы и долины,
Грома морей и плеск ручья,
Прими, Россия, слово сына!

Ты стала всем в моей судьбе,

А мне за жизнь свою, признаться,
Как матери, в любви к тебе
Не доводилось объясняться…

Россия — Родина моя!

Цвет знамени, цвет ржи, цвет неба
В них слава древняя твоя
Взлетает с новою на гребень…

И видел он, видел, когда складывал эти строки, синеву родного, древнего Белозерья. Точно так, как Александр Яшин, создавая многие свои книги, видел сосновые гривы и ржаные озера отеческого угла за Никольском-городком, а Николай Рубцов — болотные, клюквенные, глухие просторы за Тотьмой. В этой смотровой направленности не узость, не ограниченность взгляда, а соприкосновение к тайному огню поэзии — Родине.

Светлый Север, лес дремучий
В узорочье, в серебре…
Как медведи, в небе тучи
Черно-буры на заре.

Ели словно колокольни,

Тишина, как спирт, хмельна,
И из трав встает над полем
Рыжим филином луна.

Пенье вёсел, скрип уключин.

Рокот журавлиных стай…
Не скажу, что самый лучший,
А милей всех сердцу край!

В последний раз мы встретились с Сергеем Орловым в Вологде за два месяца до его кончины. Он приехал вместе с художниками как член Комитета по Государственным премиям для осмотра в здании драмтеатра прекрасно выполненного интерьера, выдвинутого на соискание премии. Встретились мы опять-таки в старом «Золотом якоре». В городе появились уже новые гостиницы, но Орлов всю жизнь был верен своим первым привязанностям — остановился там, где много раз останавливался прежде.

Пришли мы в номер с Леонидом Николаевичем Бурковым — другом юности Орлова по Белозерску, человеком военным, душевно любящим поэзию и поэтов. По-братски обнялись, расселись друг против друга, и так стало хорошо, тепло от взаимной близости. Никаких особых перемен в Сергее Сергеевиче мы не нашли, разве что след утомленности да то, что он отказался курить («Бросил, братцы, бросил!»). Разговор завелся разный, живой, от одного к другому, как бывает, когда давно не встречались близкие люди.

Потом Орлов, на правах уже хозяина, потащил нас в гостиничный буфет, где было в глиняных горшочках теплое, топленое, с коричневой пенкой молоко.

— Надо же, — восхищался он, — молоко-то какое! Ну, Вологда! Прямо как в детстве. А помнишь, Лёня… — И он бережно, грея руки, держал горшочек, отпивал из него и, по-молодому радуясь, переговаривался с Бурковым.

Я тут вспомнил его давние, запашистые, густые стихи «Кружка молока» и еще раз ощутил нежность, солнечность его души.

Поздно вечером мы собрались на квартире Буркова. Жена Леонида Николаевича Ангелина была очень рада такому гостю. На столе — свежие, в сметане, рыжики, разваристая картошка, пареная брусника, горячие блинчики с малиной, клубникой, черникой…

Сергей Сергеевич расспрашивал Буркова об общих знакомых, о белозерских лесах, жалея, что на этот раз самому не добраться туда, не взглянуть. Ел бруснику, собранную на родине, неторопливо, ложечками, удивляясь ее особому вкусу, хотя она была такая же, как и везде. А потом, как бы желая отблагодарить земляков, сказал, что он прочитает стихи, которые посвятил Буркову, в память об одной совместной давней — лет пятнадцать назад — вылазке в Кирики-Улиты, красивейшее местечко под Вологдой, где когда-то обвенчался Сергей Есенин с Зинаидой Райх.

— Вот только на днях закончил, — улыбнулся Орлов, — а столько лет собирался, столько лет в себе носил…

Это признание всех взволновало: вот стихотворение, писавшееся годами! Иной слушатель или читатель в такое может и не поверить, он почему-то всегда думает, что стихи, тем более короткие, создаются в один росчерк пера, но мне-то было известно, что стихи возникают по-разному, и все-таки тоже искренне изумился.

Сергей Сергеевич, как всегда, начал просто, лишь постепенно воодушевляясь, переносясь взглядом в минувшее:

Церковь Кирики-Улиты,
Рыжий красный березняк
Почему-то не забыты,
Не забудутся никак.

Вспоминаются нежданно

Без причины и тоски
Небеса, в лесу поляны.
Под ногами рыжики.

А от церкви следу нету,

Только этот березняк
Льется, льется белым светом,
Продувает, как сквозняк…