Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное

Хотел бы я волшебным даром
Пройти через заставы Лет
В Совет Народных Комиссаров —
Державы первый кабинет…
Из исторических просторов
Вошел бы я незрим для глаз,
Как та уверенность, с которой
Там думают они о нас…
Я старше сам из них любого,
Я знаю, как пройдет их жизнь…
Но я хотел бы там любовью,
Теплом и верой запастись.

Если кто-то из будущих исследователей специально займется темой историзма в творчестве Сергея Орлова, у него будет много материала.

Но когда этот будущий исследователь сядет за свой труд, мне хотелось бы, чтоб он смог, так же как я сейчас, прикоснуться рукой к старенькому, порыжевшему блокноту довоенной фабрики «Светоч».

Жил на свете, воевал
В офицерском звании…
Пулю-дуру повстречал
Родом из Германии…

Грустные, озорные, задумчивые строки. Стихи, которые все мы знали давно, и стихи, которые Сергей Орлов никому из нас при жизни так и не прочитал.

Монтажная схема танковой рации.

Адрес матери.

Схема прицела.

Снова стихи…

Фронтовой блокнот лейтенанта Сергея Орлова. Записи он вел в 1942–1944 годах, когда, глядя на мир через смотровую щель танка, вершил историю страны и народа.

АНАТОЛИЙ КРАСНОВ «Привет! Серега говорит…»

«Привет! Серега говорит…»
Я больше не услышу это…
Его подбитый танк горит.
Огонь и дым.
И бабье лето.
И не видать кругом ни зги,
И никакого в мире звука…
Но он идет из-подо Мги,
Но он стихи читает глухо,
И время сквозь него течет
Ночным сияньем космодрома…
Подставить вечности плечо —
Ему привычно и знакомо,
Живые радовать сердца,
Хранить их свет благословенно,
И эту службу
            до конца
Нести.
И не просить подмены.

ЕВГЕНИЙ ПЕРМЯК Золотой человек

Может быть, для широкого читателя и не звучит слово КОКТЕБЕЛЬ столь многообъемлюще, как воспринимают его литераторы, проводившие и проводящие там летний отдых. Отдых относительный, потому что в Коктебеле большинство и отдыхает и работает. Следовательно, Литературный фонд справедливо называет Коктебель «домом творчества».

Не десятками, а сотнями насчитываются произведения, созданные в Коктебеле. Особенно пригож он был как летняя творческая база до войны и в первые послевоенные годы. Малочислен по строениям и населению, Коктебель был как бы коллективной дачей на восточном берегу Крыма, под Феодосией. Свежий, неостановимо дышащий ветерок значительно отличает Коктебель от всего остального побережья Крыма. Здесь пустынно-степная местность сочетается с причудливым горно-скальным образованием — Карадагом.

Коктебель — своеобразное место встреч писателей, живущих зимой порознь, а летом — вместе.

Среди приехавших в то послевоенное лето оказался незнакомый молодой человек. Выше среднего роста. Подвижной. Предупредительный, что мною было замечено при выходе из автобуса. Он пропустил прежде женщин с детьми, потом сошел сам с женой и прелестным мальчиком лет пяти. Я почему-то подумал: «Не ленинградец ли?» Ленинградцы, как известно, а может быть и неизвестно, на мой взгляд, отличаются повышенной деликатностью и такой же вежливостью.

Самое большое впечатление произвел на меня мальчик Вова. Так окликнула его мать. Молодой же отец оставил двойственное впечатление: «Любезен-то он любезен, а зачем ему понадобилась в эти годы борода?»

Тут надо сказать, что тогда бороды еще не стали инфекционным заболеванием, как теперь, когда школьники страдают от того, что у них на подбородке всего лишь пух.

Начал я узнавать, кто этот новичок. Фамилия оказалась знакомой и стихи читанными. Орлов. А чуть позднее он представился:

— Сергей Орлов.

Этого, как я предполагаю, потребовал сын Вова. Дети, они наиболее чутки к тем, с кем они могут поозорничать. И это, как я полагаю, было написано не только на моем лице, но и на всем том, что составляет мою личность. С Вовой мы подружились с первого часа. Он доверчиво дал руку, и мы отправились для чернового обзора достопримечательностей драгоценнейшей для меня из всех географических точек земного шара, с непонятным на русское ухо названием — Коктебель.

За Вовой явились родители. Мы в ту пору жили в «фонаре» — так называлась комната с окном на море. Вообще в старом, первом коктебельском доме все комнаты имели свои имена собственные: Щель, Палуба Голубок и так далее…