Сергей Павлов, Владимир Щербаков. Лунная радуга. Чаша бурь

За размышлениями я не заметил, как прошел мимо нужного мне кабинета и оказался в уютном салоне, в котором обычно устраивал свои совещания командный совет корабля. Никого здесь не было. Кресла, стол, секретеры были завалены грудами документации. Посреди стола в окружении бутылок из-под прохладительных напитков красовалась блестящая ваза для фруктов, доверху заполненная мятыми салфетками. На многоцветных экранах — схемы, графики, математические выкладки вперемешку с россыпями формул и пояснительных слов. Судя по количеству вопросительных и восклицательных знаков, здесь кто-то кого-то в чем-то старательно убеждал, а этот кто-то отчаянно с чем-то не соглашался. Насколько я понял, речь шла об асимметрии гравитационного поля Оберона.

Совещание командного совета корабля — явление довольно редкое, поэтому в салоне практически безраздельно хозяйничала комиссия Юхансена. Это была ее штаб-квартира, где изо дня в день вот уже третий месяц тянулись бесконечные дебаты. Рабочий день комиссии был расписан по часам и минутам. Строгий регламент, перерывы на отдых, сон и еду. Дисциплинированность ученых меня изумляла. Эти здоровые, крепкие парни охотно занимались спортом и с удивительным прилежанием выполняли все мои предписания. Не помню случая, чтобы кто-нибудь из них уклонился от лечебно-профилактической процедуры или принял бы за обедом большее количество пищевых калорий, чем было рекомендовано. Я не мог избавиться от подозрения, что в такой же степени педантично они «принимали» необходимое количество «калорий искусства» во время... или, точнее будет сказать, «в процессе» вечернего отдыха. Всегда спокойный и глубокий сон, бодрое улыбчивое настроение, в меру живая общительность. Они скорее напоминали мне спортсменов, всецело озабоченных состоянием своего тела перед ответственными соревнованиями. Зная в деталях однообразно-жесткий распорядок их дня от подъема с постели до отхода ко сну, я не мог понять одного: когда они думают? Неужели они ухитрялись производить и выкладывать всю свою мозговую продукцию в рамках салонных дискуссий?..

Но как бы там ни было, результат дневной работы налицо, а комиссия, вероятно, в полном составе респектабельно ужинает в кают-компании жилого яруса. Приятного аппетита... Я смотрел на экраны и думал, что настоящему гангстеру-диверсанту, окажись таковой у нас на борту, ничего бы не стоило испортить аппетит целому коллективу. Вот хотя бы с помощью этой увесистой вазы. И тут я с особенной ясностью ощутил, что то, с чем столкнулись мы с Баком... Ну, словом, никакие это не диверсии.

Я опустился в ближайшее кресло, машинально выбрал чистый бокал и налил себе минеральной воды. Ночью и днем я ломал голову над измышлением самых разнообразных причин, вследствие которых нормальный член нашего экипажа — не гангстер, не диверсант — мог бы иметь хоть какой-нибудь повод расколошматить экран. Разбить, расколоть, истребить, ликвидировать, уничтожить... Бесстрашно балансируя на грани допустимого и совершенно абсурдного, я перебирал догадку за догадкой, как правоверный мусульманин четки, и ни одна из них не показалась мне достаточно логичной. Пока мысль не уходила далеко за рамки вопроса «кто?» — все было таинственно и интересно, догадки, сменяя друг друга, шли косяком. Но ни одна догадка не могла выдержать столкновения с монолитом вопроса «зачем?».

Я допил минеральную воду, вспомнил, что меня привело на верхний ярус, и покинул салон.

Зайдя в кабинет органической химии, я раскодировал сейф, выбрал нужные мне реактивы. Здесь все отсвечивало слепящей белизной и холодно сверкало острым блеском. Неуютное ощущение: будто зашел по ошибке в безлюдный операционный зал... У выхода я по привычке обернулся — все ли в порядке? — и заметил, что квадратная крышка основного хранилища реактивов сдвинута в сторону. Чтобы закрыть ее, мне пришлось пересечь кабинет почти по диагонали, и я оказался рядом с внутренней дверью, которая вела в соседнее помещение — лабораторию физической химии. Я уже тронул холодную рукоятку крышки хранилища, как вдруг моих ушей достиг неясный шум — похоже, в лаборатории кто-то вскрикнул и что-то разбилось. Я замер. Оставил крышку в покое, выпрямился и посмотрел на дверь. Словно надеялся проникнуть взглядом сквозь лист металла, покрытый белой эмалью. Пульс у меня, наверное, резко подпрыгнул — я слышал удары собственного сердца. Мысль работала с лихорадочной быстротой, но я совершенно не знал, что нужно делать. В руках у меня не было ничего, кроме фармацевтического пакета. Я машинально положил пакет на стол, выключил освещение и в полном мраке вернулся к двери. Нашарил продолговатую ручку, осторожно потянул в сторону... 

6. И было Рэнду видение...

Щелкнул фиксатор дверного замка, образовалась щель, но я ничего не увидел: в лаборатории тоже царила кромешная тьма. Скверный признак!..