Сергей Павлович Королев

У противников Королева оставался последний шанс: убедить ЦК в несостоятельности замыслов ОКБ-1. Глушко попробовал заручиться подписями всех главных конструкторов под письмом в высшую инстанцию с обвинениями Королева во всех смертных грехах. Слухи о готовящейся атаке дошли до Королева. «Предательство!» — обожгло сознание. От этой мысли его пробрал озноб, а потом он почувствовал уже настоящий гнев, который больно сжал горло. «Дурак ты, Сергей! — пробовал сорвать злость на себе. — Глупец доверчивый, слепец!» Свистящий выдох вырвался из груди, и он почувствовал, как сердце больно кольнуло. Таблетка валидола не помогла. В сознании всплыл 1937 год. Тогда по анонимному, а быть может, и гласному, но скрытому от него навету, он получил десять лет лагерей. И вот снова под него копают. И кто? Друзья-соратники. Нет, он не боялся повторения прошлого, его авторитет высок, а дела столь значимы, что их не очернишь. Боевые ракеты, космические, первый в мире искусственный спутник Земли, старты к Луне, триумфальный полет Гагарина… Терзало другое: неужто все они, с кем прошел через многие испытания, за его спиной, тайком, пойдут на сделку?

Королев молча размышлял о чудовищной игре, затеянной против него, мерял тяжелыми шагами кабинет, не зная, что предпринять. Потом резко снял трубку «кремлевки» и набрал номер Бармина:

— Это Королев. Володя, как ты мог? Забыл, кто тебя вытащил?

— Что вы, Сергей Павлович! Кто вам сказал?

— Твоя подпись!..

Он бросил трубку.

Тревога за судьбу Н-1 не оставляла Королева. Он подготовил обстоятельную записку в ЦК, в которой напомнил о честолюбивых планах США по созданию мощного носителя «Сатурн» и корабля «Аполлон» для высадки американских космонавтов на Луну, убеждал, что при поддержке его проекта Советский Союз может опередить Америку. Записка была передана на отправку, но что-то удержало Королева. Он распорядился вернуть документ и размашисто написал на нем: «В дело главного конструктора», что означало — в архив.

В августе 1965-го Королев подготовил ряд предложений по ускоренной реализации проекта Н-1 и обоснование того, что ОКБ-52 «не сможет осуществить круговой облет Луны, а лишь пролет мимо нее». Но и это послание главного конструктора не вышло за пределы ОКБ-1. Остановил Королева успешный запуск челомеевской ракеты — первый в ходе начавшихся летных испытаний.

Месяц ушел на тяжелые раздумья. Для него это был огромный срок. Запас времени, чтобы опередить американцев, был удручающе мал. Дни летели один за другим, и Королев с горечью сознавал, что понимания его доводов как не было, так и нет.

29 сентября он подготовил еще один документ и подписал его вместе со своими заместителями. Окольными путями узнал, что его записку передали Брежневу, а не Устинову. «Начнется заморочка», — досадовал Королев. А тут еще одно тяжкое потрясение: скоропостижно скончался Леонид Александрович Воскресенский — человек, которому он беспредельно доверял, которого любил, ценил за высочайший профессионализм испытателя, умение решительно и безошибочно действовать в сверхкритических ситуациях. Когда хоронили Воскресенского, печально обронил: «Скоро и я уйду…»

1965 год был особенно тяжелым, приходилось разрываться, чтобы успеть и одно, и другое, и третье… А возраст давал о себе знать. Скорее даже не возраст — Сергею Павловичу не было и шестидесяти, — а неистовая, изматывающая работа, которая, как ни была тяжела, доставляла огромное наслаждение. Порой подкрадывалось: бросить все это, уйти от этой дикой усталости. Но человек лишь тогда человек, когда смотрит правде в глаза. Прокручивал дальше: что потом? Конец, уход от борьбы. Нет, перспектива наблюдать жизнь из окна — не для него: «Лучше ярко прожить пять лет, чем двадцать — коптить небо».

Особенно часто подобные мысли посещали в последнее время. К болям в сердце добавились и другие болячки. Решил отлежаться. На следующий день стало хуже. Врачи настояли на стационарном лечении. Пришлось лечь в больницу. Но и там он не отрывался от дел.

Его готовили к операции, когда коллегия министерства решила обсудить дела ОКБ-1. Весь гнев высокий синклит обрушил на Б. Е. Чертока. Странное это было обсуждение. И спешное тоже. Словно хотели, воспользовавшись болезнью Королева, припомнить все: и что было, и чего не было. Мишин не сдержался, вскочил и резким: «Я замещаю главного конструктора, и разговор идет не о том» прервал обсуждение, а уходя с коллегии, нелестно высказался в адрес министра.

Такие люди, как Мишин, да и сам Королев, неудобны для окружающих своей прямотой. Они чаще всего не дипломаты и конечно же не льстецы — полагают, что за них должна говорить их работа. А если эта работа не получает признания, переживают внутренне, сердцем, упрекая в первую очередь себя: значит, что-то сделано не так, что-то не состоялось.