Сергей Пономаренко Знак ведьмы

В окно улыбается пляжное солнышко, а я сижу, дура дурой, в строгом сером костюме, правда, при включенном кондиционере, пытаясь в очередной раз переделать текст выступления шефа на радио. Дресс–код в нашем модерновом здании неизменен вне зависимости от того, падает ли снег, жарит ли солнце, — жакет и юбка и никаких голых ног и распущенных волос. На улице мне приходится маяться в чулках при тридцатиградусной жаре. Я с тоской вспоминаю привольную журналистскую жизнь и демократический стиль одежды. У меня свой кабинетик — тесная стеклянная клетка в огромном зале, где трудятся два десятка менеджеров. Даже кофе они имеют право выпить лишь в отведенное для этого время. Этот концлагерь руководство с гордостью называет аналогом западной фирмы. Из здания не выйдешь, не «засветившись», без электронной карточки–пропуска. На проходной тебя, прищурившись, окинет взглядом охранник, и сразу же начнет трезвонить на мобильный секретарша шефа–депутата, интересуясь, почему я не на рабочем месте.

Верховодит здесь всем, в том числе и моим шефом–депутатом, его жена Елизавета Петровна, президент фирмы, — Прокураторша. До Пилата мой шеф не дотягивает, поэтому ему досталось от меня скромное прозвище — Знахарь, так как он лоббирует в парламенте аптечный бизнес.

За полгода работы я возненавидела здешнюю регламентированную офисную жизнь, и единственное мне доступное тайное развлечение — цифровые кроссворды судоку на флешке. Даже в «Одноклассники» или в «Фейсбук» проблематично заходить, так как за этим зорко следит сисадмин, старый холостяк Боря, повернутый на компах и доносительстве.

Почерпнутая в Инете фраза «Не важно, сколько дней в твоей жизни, важно, сколько жизни в твоих днях» жжет, заставляет задуматься. Все восемь часов рабочего дня жизнь проходит мимо меня, опустив голову и стыдливо пряча глаза. Зачем мне она такая? Я хочу получать от работы удовольствие, а не проводить время от звонка до звонка в утомительном ожидании. Жизнь состоит из событий, а если ничего не происходит, она пуста.

Мой статус помощника депутата иногда дарит маленькие радости, например, когда меня останавливает за мелкое нарушение гаишник, приятно наблюдать, как у него вытягивается от удивления и кривится от недовольства лицо. Я бы давно сбежала обратно в журналистику, вот только нормальных предложений нет, точнее, никаких нет — мировой кри–зис продолжается.

Переделывая тексты для выступлений шефа, я особенно не напрягаюсь — это бессмысленный и бесполезный труд. Исправления он делает неразборчивым почерком, с массой стрелок, восклицательными или вопросительными знаками на полях. Впервые увидев их, я невольно почувствовала уважение к этому человеку, приложившему столько усилий, чтобы наставить меня на путь истинный. Но это продолжалось ровно до тех пор, пока я не начала вникать в смысл правки, а когда попросила ее прокомментировать, то просто обалдела! Пару раз я так сделала и после часового потока общих фраз поняла, что это ничего не дает, помимо головной боли. Потом я стала мудрее — перестраивала лишь два предложения в начале и два в конце, а результатом этого была кислая мина на его лице и долгожданная реплика, сопровождающаяся вздохом:

— Ну, это еще куда ни шло, но все же слабовато.

Вначале это меня заводило, и я старалась, не один раз переделывала текст, пока не осознала истину, услышав ряд его выступлений, — он все равно будет толочь воду в ступе, используя вызубренный набор приевшихся до оскомины фраз. Это открытие позволило мне не напрягаться и изо дня в день шлифовать свое умение в судоку.

— До первого октября я найду себе работу по душе! — Четко сформулированная задача — уже половина успеха, главное — не допустить при этом ни малейшего сомнения.

Не знаю, будет это газета или журнал, но я обязательно вернусь в журналистику. Не хочу тратить треть жизни неизвестно на что.

Принятое решение не принесло облегчения, так как я намеревалась заняться самоедством — разобраться в своих отношениях с Егором. В одиночку этого не сделаешь, требуется женский консилиум. Набираю по мобильному Марту:

— Марик, у тебя найдутся горчичники для моей души, а то она тоскует и мерзнет?

— В такую жару? — поразилась Марта. — Ваня, не будь пессимисткой! У тебя все класс!

Она не ведает, что не единым хлебом жив человек.

— Оптимисты надеются на чудо, пессимисты ни на что не надеются, кроме как на самих себя.

— Уж тебе, Иванна, грех жаловаться на отсутствие чудес в жизни, — смеется в трубку Марта. — Чего ты хочешь?

«В самом деле, чего я хочу?» — и тут меня осенило.

— Объявить большой сбор на девичник. Егор променял меня на командировку в Сибирь.

— Хорошо. Где? — Марта лаконична, видно, у нее много работы, в отличие от меня, бездельницы, которая, тем не менее, к месту словно цепями прикована. Завидую ей — мне тоже хочется ощущать бег времени, а не его застой.

— В Гидропарке. Помнишь ресторанчик «Зеркальный»?

— Да, конечно.

— Ты собираешь девушек, за мной столик и меню.

— Как я понимаю, — заговорщицки проворковала Марта, — это твоя последняя «холостяцкая» вечеринка?