Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь…

Играли они замечательно. Это был первый раз, когда я видела Комиссаржевскую за работой. Я была еще маленькая и подробно передать впечатление от ее игры не могу; но мне запомнился ее облик: брызжущее веселье, что-то необычайно мягкое и теплое. И глаза!.. Таких глаз я не видела ни у кого и никогда – темные, умные, грустные и всегда встревоженные, несмотря на радость. Как будто всю свою жизнь она подсознательно знала о том ужасном конце, который был ей уготован. Но в этот день ее удивительные глаза сияли большим счастьем, видно, оно ненадолго пришло к ней и всю ее осветило.

Рахманинов не отрывал глаз от Комиссаржевской, – гениальный художник, он был остро восприимчив ко всякому проявлению таланта и красоты.

И какие же потом все были замечательные в этот вечер. Беззаботные, счастливые, как дети!

После репетиции Владимир Николаевич первый начал импровизованный концерт, и, конечно, со своей знаменитой «Чепухи»:

 Чепуха, чепуха, это просто враки!
 Как у бабы на спине сено косят раки.
 Рано утром, вечерком, поздно на рассвете,
 Баба ехала верхом в откидной карете.
 А за нею во всю прыть, мелкими шагами,
 Волк старался переплыть миску с пирогами.

И так далее. Кто эту «Чепуху» написал, не знаю; знаю только, что когда запас ерундовских слов кончался, Владимир Николаевич, а за ним и все импровизировали, и выходило невероятно смешно! А потом – басни. Читал Давыдов басни мастерски, с неподражаемым юмором и серьезом. Каждая басня в его исполнении, – а знал он их множество, – была законченной сценой. Мгновенно превращался он из Вороны в Лисицу, из ленивого Повара в хитрющего, блудливого Кота Ваську. Искусством перевоплощения Давыдов владел идеально. Он любил тесную дружескую компанию, и фантазия его была неистощима на всякого рода дурашливые представления.

Неожиданно откуда-то появляется гитара, неизменная спутница Ходотова, – и один за другим звучат старинные цыганские романсы. Пел Ходотов хорошо, душевно, голос у него был мягкий, приятный, и просить он себя долго не заставлял.

Потом поет Давыдов: сидит дед в кресле, глаза закрыты и, как соловей, упивается собственным пением, и все упиваются. Поет ласково, тихо, всегда вполголоса, как будто что-то задушевное рассказывает.

Николай Николаевич начинает наигрывать любимый Верой Федоровной романс «Он говорил мне, будь ты моею», который она поет в «Бесприданнице» Островского, Комиссаржевская поддается общему настроению и поет. Ее замечательный грудной голос звучит по-особенному волнующе и трепетно, когда она поет этот романс. Много надо было испытать боли в жизни, чтобы из малозначащего по музыке итальянского романса создать горькую, трагическую песню любви и отчаяния. А Вера Федоровна в своей недолгой жизни видела мало радости в любви.

Сергей Васильевич в этот вечер только слушатель и зритель, и ему все очень нравится. Он любит цыганское пение, а в исполнении таких мастеров, как Комиссаржевская и Давыдов, – особенно.

Раздается звонок: это Александр Ильич Зилоти пришел проведать Сергея Васильевича, а попал на театрально-музыкальный вечер.

Александр Ильич человек веселый и очень компанейский, все присутствующие – его друзья. Он сразу попадает в тон общего веселья, с ходу садится за рояль и шаловливо и чрезвычайно кокетливо играет свою любимую «Летучую мышь» Штрауса. Сергей Васильевич некоторое время слушает, потом не выдерживает и на другом рояле подыгрывает Зилоти. И начинается соревнование в музыкальном экспромте двух больших музыкантов.

Вальс в «обработке» Рахманинова и Зилоти – это вихрь веселья, шалости. Один вдруг уводит вальс в неожиданную вариацию в темпе мазурки, другой сразу же подхватывает мысль партнера, но, также неожиданно, забирается в замысловатые фигурации, из которых мазурка внезапно превращается в русскую песню, с лихими переборами… Потом марш, потом фуга… И все это на ошеломляющих перескоках из одной тональности в другую! И ни разу они не потеряли, не сбили друг друга. Кругом стоит гомерический хохот! Все довольны! А особенно довольны двоюродные братья – Рахманинов и Зилоти – пошалить для них самое дорогое дело.

Закончился этот удивительный вечер так: Владимир Николаевич попросил Веру Федоровну прочесть мелодекламацию А. Аренского на стихотворение в прозе И. Тургенева «Как хороши, как свежи были розы». Незадолго перед нашим вечером Комиссаржевская читала их в концерте Зилоти. Она, конечно, согласилась. Аккомпанировал ей Александр Ильич. Когда она кончила читать, Рахманинов подошел к ней, поцеловал руку и только сказал: «Спасибо».

Я хорошо помню концерт, в котором Комиссаржевская читала эту мелодекламацию. Хорошо помню и ее. Она была в скромном белом платье с высоким воротом и длинными рукавами. Никаких драгоценностей. А в руках две ветки светло-лиловых орхидей, таких же хрупких и нежных, как она сама.