Сергей Вавилов

Первая, ведомственная физика непрерывно расширяла свою тематику и требовала все новых людей, учреждений, оборудования, денег. В Москве в этом направлении кипучую деятельность проявлял П. П. Лазарев, в Ленинград? — А. Ф. Иоффе, Д. С. Рождественский и В. И. Вернадский, создатели соответственно Физико-технического, Оптического и Радиевого институтов.

Однажды в конце двадцатых годов Иоффе и Рождественский обратились в правительство с просьбой помочь им развить физические исследования.

— Сколько? — коротко спросили их, имея в виду деньги и не вникая в детали.

Ученые посовещались и назвали очень крупную сумму.

К их великому удивлению, перед ними тут же положили большой увесистый мешок. В нем было все, что они требовали.

Позже, вспоминая потом этот случай, не без юмора рассказывал, как они искали извозчика, как с трудом вдвоем тащили мешок с деньгами на улицу, чтобы водрузить его на коляску, как, наконец, везли его затем к себе через весь город.

— И посыпались вскоре из этого, мешка институты и лаборатории, — заканчивал Абрам Федорович свой рассказ.

Без какой-либо просьбы со стороны Академии наук правительство как-то выдало единовременно деньги, причем немалые (200 тысяч рублей золотом!), и на оборудование академического Физико-математического института.

Но деньги эти почти не были использованы. Не знали куда.

В штате института начиная с 1928 года (когда из него выделился в самостоятельный институт наиболее значительный, сейсмический отдел) числилось всего семь человек: директор, два заведующих отделами и четыре научных сотрудника. Выпуская в среднем лишь одну работу в год, они не могли сообразить, что им делать с такой огромной суммой.

В 1931 году возникла тенденция преобразовать физический отдел Физико-математического института в чисто теоретический институт. Теорией там занимаются активно. А вот опыты ставить не на чем и нечем: современной физической аппаратуры мало.

— Но ведь такое положение нетерпимо дальше, согласитесь сами! — воскликнул Комаров, обрисовав вкратце положение. — Надо незамедлительно создать сильный и многосторонний Физический институт при академии. И надо раз навсегда покончить с возмутительным разделением физики на академическую и университетскую. Мы должны уничтожить вековечный антагонизм между ними.

Вавилов внимательно слушал вице-президента. Да, конечно, этот антагонизм существует, и существует давно: вероятно, со второй половины прошлого столетия.

Что его породило?

Бесспорно, что в некоторой степени классовая неприязнь. Ведь раньше академия считалась — а отчасти и действительно была — цитаделью чиновной, дворянской культуры и науки. Русские же университеты и вообще высшая школа давно стали опорой идеологии разночинной интеллигенции и либеральной буржуазии.

Конечно, это только схема. Как в академии, так и в университетах случались резкие отклонения от этого среднего правила. Но в целом было именно так: академики жили своей жизнью и свысока смотрели на профессоров высшей школы; профессора считали академиков белоподкладочниками.

Взаимная антипатия сохранялась некоторое время и в первые годы после революции. Не случайно русская научная общественность так приветствовала создание независимых от академии исследовательских институтов.

Не случайно и Петр Петрович Лазаров не пошел работать в Физическую лабораторию Академии наук в сентябре 1917 года, в самый канун Октябрьской революции, когда его избрали директором лаборатории. Даже став академиком, он сохранил свои прежние «классовые» привязанности и занялся организацией московского исследовательского института, а не усовершенствованием академической лаборатории.

Когда Комаров кончил говорить о плачевном состоянии физики в системе Академии наук, Сергей Иванович осведомился, чем может помочь в данном случае он, Вавилов.

— Как чем?! Вы должны взять на себя заведование физическим отделом, — сказал Комаров. — Не знаю никого, кто лучше вас при сложившейся ситуации смог бы выправить положение.

После некоторого раздумья Вавилов согласился. Вице-президент горячо поблагодарил молодого академика, и вскоре состоялось соответствующее постановление.

Ленинградский период жизни по напряженности не уступал первому московскому периоду. Правда, в Ленинграде приходилось работать «только» в двух учреждениях: в Оптическом институте и в физическом отделе Физико-математического института. Это было меньше, чем в Москве, зато работа была сложнее. К тому же в 1933 году Сергей Иванович был назначен председателем сразу двух комиссий Академии наук — по изучению стратосферы и по изданию научно-популярной литературы.