Сергей Жаров

Песня «Полюшко-поле» в аранжировке Сергея Жарова начиналась с виртуозной имитации звуков едва слышимого вдалеке топота лошадиных копыт, постепенно нараставшего. Возникала иллюзия, что со сцены прямо на публику легкой рысью скачет конный отряд, за полторы минуты проносящийся по залу и исчезающий где-то вдали. Цоканье копыт медленно замирало. Японцам очень полюбилась эта песня. Потом она часто звучала в Токио по радио и телевидению не только на русском, но и на японском языке.

После каждого концерта публика не желала расставаться с артистами. Как правило, выступление заканчивалось казачьими плясками в исполнении танцоров Николая Бочко и Виктора Зацепина, а затем Жаров бисировал несколько песен. И даже после этого публика не спешила расходиться. Благодарные слушатели требовали продолжения. После каждого концерта аплодисменты не смолкали 40–50 минут. Повсюду слышались громкие выкрики «браво, бис, бис, браво». Жаровцы раскланивались, уходили со сцены, но потом, растроганные таким приёмом, возвращались и, подчиняясь железной воле своего регента, басы начинали, а фальцет подхватывал до боли знакомое всем: «Однозвучно гремит колокольчик…»

В одном из писем Жаров признавался: «Такого почета, что имеем в Японии, хор не видел за свой долгий, 35-летний период существования. Организаторы наших концертов стараются, чтобы мы основательно познакомились с их страной. Мы посещаем лучшие театры, знакомимся с прославленными японскими артистами, писателями, осматриваем достопримечательности городов, и даже находится время, чтобы посетить святыни Японии. В Хиросиме возложили цветы к памятнику жителям города, погибшим от взрыва атомной бомбы. Этим шагом мы выявили свою симпатию городу, в котором пели, в котором был торжественный концерт. Вчера в Фукуоке 10 000 присутствовали в спортивном зале. После концерта целый час держала меня толпа в зале, с трудом освободили меня устроители концерта».

Снова Австралия и Новая Зеландия

После роскошного прощального банкета в Токио в присутствии епископа Иринея и представителей русской и японской общественности 11 мая 1956 года Донской казачий хор вылетел на гастроли в Австралию. В аэропорту хористов провожали несколько сотен человек, среди них были и знаменитые гейши.

На следующий день самолет благополучно приземлился в самом крупном городе Австралии — Сиднее. Встречающих было более четырехсот человек, большинство русские эмигранты, заброшенные волею судеб на далекий материк. А среди них семь бывших участников хора, обосновавшихся в Австралии в 1927 и 1930 годах. Как всегда, по русскому обычаю прилетевшим уже у трапа самолета поднесли хлеб-соль. В Австралии жило много русских и украинских колонистов, среди них около семи тысяч казаков, в основном выходцев с Дальнего Востока — Приморской области и Маньчжурии.

Тринадцатого мая в знаменитом Сити-холле, в присутствии членов австралийского парламента, хор был принят мэром Сиднея лордом Хиллом. Во время коктейля от имени музыкального коллектива выступил администратор Владимир Магнушевский (Жаров простудил горло в самолёте, выпив холодной воды, и говорить не мог), искренне поблагодаривший мэра и всех присутствующих за внимание, оказанное русскому искусству. После его речи хор пропел собравшимся «Многая лета». При содействии лорд-мэра была организована встреча Жарова с двумя граммофонными компаниями — Philips Records и Deutsche Grammophon Gesellschaft.

А на следующий день начались концерты. Билеты на все 12 представлений были раскуплены. Сиднейский театр «Тиволи» на две тысячи мест не вмещал всех желающих. Газеты, захлебываясь от восторга, комментировали каждое выступление. Австралийцев пленили такие песнопения из православного обихода, как «Отче наш», «Верую», «Херувимская песнь» и многие другие. Почти все зрители впервые услышали великолепные литургические произведения таких русских композиторов, как Д. С. Бортнянский, А. Д. Кастальский, А. Т. Гречанинов, К. Н. Шведов, П. Г. Чесноков и, конечно, П. И. Чайковский и С. В. Рахманинов.

Критики сравнивали хор с органом, «октава» которого была подобна музыкальному диапазону этого инструмента, однако, по их мнению, никакой орган не мог «взять» такие «верхи», как тенора Жарова, и тем более придать звуку металлическую окраску. У публики порой создавалось впечатление, что регент заставлял своих теноров «забираться в стратосферу». А что уж говорить о фальцетах? Они были главной изюминкой хора и заслужили самые восторженные похвалы. Большинство из них без труда справлялись с такими сложными гармоническими модуляциями, с такими переходами из тональности в тональность, что казалось — этого от человеческого голоса добиться невозможно.

После первого концерта в Сиднее, на котором присутствовала значительная часть русской диаспоры, певцы, отколовшиеся от хора 30 лет назад и оставшиеся на пятом материке, во главе с полковником А. Горбовым преподнесли Жарову лавровый венок.