SergeiMinaev-MoscowLoveNot

никто. Смешанное чувство бессильного стыда и па

нической злобы. Бешеное желание — выскочить на

ружу и уебать первого из них бутылкой по голове, а

дальше будь что будет. Но врожденное чувство соб

ственной физической слабости еще сильнее вжима

ет в стенки домика.

Поменяться бы сейчас местами с тем психом из

вращенцем с зайчиком, который ко мне за деньгами

приходил. Уж он то бы не забился в домик. Завалил

бы этих лохов без размышлений о философии и ре

волюционном сознании.

В сущности, всю жизнь, еще со школы, я мечтал

быть таким парнем. Счастливым человеком, живу

щим в мире, где все плохие парни наказаны или бу

дут наказаны. Человеком, у которого есть связи, деньги и женщины. Этаким ковбоем в постмодерни

стском смысле.

У меня нет ничего такого. По совести сказать, и

меня нет. Так, одни паспортные данные и прописка

в хорошем районе. Я крыса, загнанная в угол. И для

меня даже сырого подвала не нашлось, только домик

на детской площадке. Перед глазами лишь тени, в ду

ше — страх. И мне бы сейчас испариться, да меша

ет стена позади, остается только броситься от стра

ха вперед. Знать бы еще, на кого.

Гопники уходят. Я отхлебываю водку, надеваю на

ушники и нащупываю кнопку плеера: 298

Сергей Минаев

Я ранен светлой стрелой, меня не излечат.

Я ранен в сердце чего мне желать еще?..

...Но словно бы что то не так, Словно бы блеклы цвета,

Словно бы нам опять не хватает тебя, —

шепчет БГ, высвобождая из памяти какие то полу

стертые образы. Спиртное ясности мыслям не добав

ляет, зато оживляет забытые было страхи. Чеченцы

не перестанут меня искать и рано или поздно найдут

и убьют. Скорее рано. Убьют не из за того, что нена

видят, и не из мести, а просто потому, что так поло

жено. Это их порядок вещей, а я в него влез, да еще

и кейс прихватил. В общем, все справедливо.

И главное, ведь никого моя смерть не всколыхнет.

Я не журналист, не политик и не бизнесмен. Просто

Денис с Остоженки. Друзья, конечно, выпьют на по

минках, Света, скорее всего, всплакнет. Пару раз во

время посиделок знакомые будут говорить что то

вроде: «Как сказал бы Денис, — ты чего, хипстер?».

Потом уйдет мода на хипстеров, и про меня совсем

забудут. Все как у Баркова: Жил грешно, и умер

смешно.

И эта холодная пустота фразы — «про меня сов

сем забудут» — разливается по всему телу. Кажет

ся, руки не поднять, до того страшно.

Каждое литературное произведение или кино, описывающее последние минуты жизни героя, обя

зательно позволит себе цыганочку с выходом — «в

этот момент вся его жизнь, с самого рождения, про

неслась перед глазами». Не верьте этому бреду, я вам

Москва, я не люблю тебя

299

точно говорю. Зная, что неминуемо склеишь ласты, ни о чем таком не думаешь.

Думаешь о том, что скоро ты уже не увидишь мос

ковские дома, серые дыры подъездов, прохожих, пробки и мутную воду Москвы реки. Люди будут ро

жать детей, жениться, ругаться и делать карьеру.

Кто то купит себе японский автомобиль в кредит, кто то напишет песню. На экраны выйдут сотни но

вых фильмов, в интернете появится несколько соци

альных сетей, изобретут видеотелефон и лекарство

от СПИДа, сменятся президенты, а государства, воз

можно, двинутся границами. Но все это будет уже

без тебя!

Серебро Господа моего,

Серебро Господа,

Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе, Серебро Господа моего,

Серебро Господа —

Выше звезд, выше снов, вровень с нашей тоской.

Слезы катятся по щекам, а я даже не пытаюсь их

смахивать. Только отхлебываю из бутылки и прику

риваю одну сигарету от другой. Безумно жалко ро

дителей. Отец еще выдержит, а мать... Позвонить

предупредить? А что я им скажу? Меня сегодня зав

тра убьют, вы там уж осторожней, чтобы вас не за

дело? Глупо...

Бежать за защитой? К кому? К ментам, прокуро

рам или эфэсбешникам? Там наверняка все куплены

ими. Не то что не помогут, а еще и выдадут скорее.

300

Сергей Минаев

Такое впечатление, что вышел из дома за сигарета

ми, а попал в кинофильм «Бумер».

Вспомнив о ментах, машинально достаю еще одну

пачку сигарет, пустую, которую машинально сунул

в карман, уходя из дома. На пачке пляшущие бук

вы: — Панкратьевский переулок, дом шесть, квар

тира сорок девять.

Всплывают детали разговора с начальником Пети, я делаю пару глотков, прямо из горла, смотрю на пач

ку и, кажется, говорю сам с собой уже вслух:

— Нет нет, я не смогу!

«В десять ноль ноль встречаемся там».

— Как? Приеду к ней раньше, чем они, и что? От

беру силой?

«В отделение не заезжай».

— Я с ней драться буду? Чего мне ее, убить, что ли?

«И я от тебя по куску буду отрезать, медленно, сука!»

«Вы даже деньги не можете спиздить, не сверив

шись сперва с томиком Достоевского».

«Денис Васильевич: это НЕ серьезно».

«Вот если бы у тебя такие бабки оказались, ты бы

что сделал?»

Обрывки голосов чеченцев, ментов, маньяка Вовы, моей жены, мой собственный, сливаются в один.

Я вдавливаю наушники в ушные раковины, чтобы за

глушить этот хор. Я не хочу их слышать. Я хочу, что

бы они замолчали.

И единственный вопрос — почему я? За что меня

вырвали из пятничных посиделок, уютной кухни, ды

ма сигареты или косяка, обволакивающего шороха

Москва, я не люблю тебя

301