Серьги с алмазными бантами

Граф отправился в Тюильри, в надежде, что друг не ошибся и княгиня Багратион действительно живёт в резиденции русского императора. Василевскому повезло: один из пробегавших мимо чиновников в тёмно-зелёном мундире Министерства иностранных дел подсказал ему, что княгиня проживает вместе с другими одинокими дамами на втором этаже, и указал направление, куда идти. Ещё через четверть часа Александр постучал в украшенную позолотой белую дверь, за которой, предположительно, скрывалась прекрасная княгиня Екатерина.

Мягкий голос пригласил войти, граф заглянул в комнату, где и увидел прелестное белокурое существо с нежным взглядом голубых глаз и лицом маленькой девочки.

– Что вам угодно, сударь? – красавица подняла на гостя свои чудесные глаза и улыбнулась.

– Простите за беспокойство, сударыня, но мне кажется, мы с вами – родня. Я – граф Василевский, а моя бабушка, княгиня Аврора, была сестрой вашего отца.

– О боже! – блондинка радостно всплеснула руками – Вы не представляете, как я тоскую по родным, ведь я здесь совсем одна!

Красавица бросилась Александру на шею и принялась его целовать. Впрочем, получалось это у неё отнюдь не по-родственному. Василевский на мгновение опешил, но, потешаясь в душе над комизмом ситуации, крепко обнял блондинку и ответил на её поцелуй.

Скоро граф на своей шкуре испытал, почему красавицу Багратион зовут «белой кошкой»: она и впрямь оказалась необычайно чувственной и никогда не выпускала из своих коготков заинтересовавших её мужчин. Холостяк-кавалергард граф Василевский был не только любопытным объектом для обольщения, но и очень выгодной партией – поэтому «белая кошка» и вцепилась в добычу. Скоро Александр прослыл официальным любовником княгини Багратион. Она повсюду таскала его за собой, демонстрируя их связь собравшейся в Париже разноплемённой публике. Василевский не возражал, посчитав эти отношения забавными и возбуждающими.

Оба были довольны. Александр считал, что баснословно богатая внучатая племянница великого Потёмкина не нуждается ни в его состоянии, ни в его титуле. Ведь Светлейший, прослывший не столько дядей, сколько любовником её матери, оставил Скавронской огромное наследство. А княгиня Екатерина до поры помалкивала, всё сильнее затягивая Василевского в сладкие сети – любые объяснения она откладывала на «потом». Париж ей в этом помогал – опьянял, заставляя забыть обо всём и жить сегодняшним днём, наслаждаясь радостями страсти.

Глава двадцатая Новые реалии

В Париже вновь царили Бурбоны. Жители французской столицы постепенно привыкали к тому, что великая империя Маленького Капрала ушла в прошлое, а на её руинах воздвиг свой трон немолодой и слабохарактерный вдовец-эмигрант. Однако кое-кого это очень даже устраивало. Если бы Шарля Мориса де Талейран-Перигора князя Беневентского кто-нибудь догадался спросить, какое время в его жизни оказалось самым счастливым, он ответил бы: «Сейчас». Впрочем, никаких вопросов всесильному Талейрану, конечно же, не задавали – все перед князем трепетали, вполне резонно считая его первым человеком в королевстве.

Талейрану вспомнился вчерашний разговор с его величеством. Факт этот был неприятным и настораживающим. Не упустить бы момент и подавить августейший бунт в самом зародыше!

«Его безвольное величество начинает потихоньку наглеть!»

Еще месяц назад Людовик XVIII робкой овечкой ел с рук Талейрана, всего на свете боялся и не принимал никаких решений. Но жизнь шла своим чередом, и в Лувре появилась жадная и амбициозная королевская родня. На них Талейран быстро цыкнул, и те поджали хвосты – два-три месяца о них не придётся беспокоиться, но вслед за принцами в Париж потянулась всякая эмигрантская сволочь: друзья юности короля и – вот ведь смех-то! – его товарищи по оружию, а также прочие «приближённые». Все они что-то для себя клянчили, но поскольку у короля ничего своего не было, тот их просьбы передавал главному министру. Талейрану эта голодная шушера просто осточертела. Подумаешь, голубая кровь! Он и сам в этом королевстве не из последних – восемьсот лет роду. Среди нынешних попрошаек таких единицы. Хотя об одной такой «единице» стоило задуматься всерьёз.

«Де Виларден может спутать мне карты, не исключено, что его томные ухмылки и крашеные кудри ещё что-то значат для его величества», – наконец-то признал Талейран.