Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 2

— Вы слышали, что я сказал и как сказал. Теперь мое дело — молчать, а ваше — или исполнить мою просьбу, или держаться своих правил...

Опять поднялась против меня буря, но я уже молчал до самого конца трапезы и от всего сердца молился за них Богу.

Не прошло мне это даром, и вскоре ризничий донес на меня отцу игумену, что он замечал неоднократно, как я, оставаясь один в алтаре, становлюсь против престола на священническом месте, преклоняю колени, целую престол, беру с престола Крест и Евангелие, целую их и потом будто даже касаюсь святого ковчега и беру из него для целования в руки Святое Тело и Кровь Господню. Отец игумен призвал меня к себе и начал мне делать строгое замечание в присутствии ризничего, который даже при мне не постеснялся подтвердить взведенную на меня клевету.

— Не смею я много оправдываться и уверять вас, отец игумен, в своей невинности, — сказал я, — но попрошу вас, отец игумен, приказать ризничему пойти со мной в Троицкий храм и подтвердить свои слова перед иконой Одигитрии, и если его не постигнет в эти же минуты суд Божий, тогда признайте меня виновным.

Но отец игумен велел мне оставить это дело без последствий, а спустя некоторое время, убедившись каким-то образом, что я был оклеветан, сам у меня просил прощения в том, что поверил клевете по злобе на меня взведенной.

LI.

Перед постригом моим в рясофор, не зная о том, что в сердце отца игумена уже созрело это решение, я в тонком сне имел такое видение: будто я стою у свечного ящика в Успенской половине храма и вдруг слышу, что какой-то мне неизвестный голос зовет меня в алтарь:

— Феодор! взойди сюда!

И так — до трех раз.

Удивляясь этому дивному голосу, я вошел в Успенский алтарь, совершил должное поклонение святому престолу и увидел, что у угла к востоку близ престола стоит как бы отец игумен, а на престоле рядом с Крестом лежит серебряный корчик, полный чистой воды, и над ним поднимается пар. Я подошел к отцу игумену, поклонился ему в ноги, и он, благословляя меня, указал на корчик и сказал мне:

— Возьми и пей!

Считая себя недостойным неосвященными руками взять что-либо с престола, я, не двигаясь с места, стоял в страхе.

Отец игумен вторично мне сказал:

— Возьми и пей! Это нужно было пить вон — кому, — прибавил он, указывая мне рукой по направлению к Царским вратам... Я почему-то в эту минуту не оглянулся на Царские врата, взял в руки корчик и, осенив себя крестным знамением, стал пить из корчика воду, которая оказалась прохладной и необыкновенно на вкус приятной... И сколько я ни пил этой воды, а она в корчике как будто все умножалась. Я усиливался выпить ее всю, но чем более глотал, тем корчик делался полнее. Но я все продолжал пить. И стало мне до того трудно, что, казалось, вода, наполнив все мои внутренности, дошла до самого моего горла. Я напряг последние силы, глотнул еще раз и будто выпил из корчика всю воду... Тут я взглянул на Царские врата и увидал нагого младенца, сидящего на кругленьком аналойчике, вроде столика. И младенец этот не спуская с меня глаз зорко смотрел на меня, и так он был красив, что глаз нельзя было оторвать от него. Глядя на меня, младенец ангельски улыбался. И заметил я, что он был весь мокрый, как будто его только что вынули из воды, и вода струилась с него чистыми, как алмаз, каплями по всему лицу и телу его, — и это придавало ему еще большую красоту. Сидел этот дивный младенец с ножками на аналойчике, и по чреслам покрыт он был белым полотном, и это же полотно было подостлано под ним. Сзади этого младенца стоял монах, как будто отец казначей, а на плече у него было чистое полотенце, которым он отирал катящиеся по телу младенца капли чистой воды. И увидел я, что по лицу младенца, около его уха, вдруг потекла грязная вода, как бы с пылью растворенная. Дивясь красоте младенца, я спросил отца игумена:

— Кто этот младенец?

И чей-то голос мне ответил:

— Это ты!

А отец игумен сказал:

— Я хочу, чтобы ты был моим сыном.

И после того я услышал опять прежний голос, звавший меня в алтарь. Голос этот мне говорил:

— Ну, видел ты себя? Теперь вставай и иди к утрени.

При этих словах я проснулся, и в это самое мгновение ударили в колокол к заутрени, а я встал и пошел, дивясь бывшему.

В рясофор я был пострижен вскоре после этого видения в Ильинском храме на день Одигитрии, то есть 28 июля. Постригал меня за Литургией сам отец игумен. Одежда моя с вечеру была положена перед образом Богоматери на аналойчике, а наутро, к удивлению пономаря и ризничего, аналой этот с одеждою оказался переставленным к местной иконе Илии пророка. Удивлены они были потому, что, кроме них, в храме никого не было, а они аналоя не переставляли и храм до литургии был заперт.

При постриге в рясофор имени мне изменено не было, и я был наречен паки Феодором.

LII.

Спустя некоторое время после великого и знаменательного для меня дня пострижения в рясофор, но еще до пострижения меня в мантию, приходит ко мне в келью отец игумен и в разговоре неожиданно обращается ко мне с такими словами: