— О Вседержителю, о Искупителю, о Премилосердый Господи! Ты видишь мою болезнь: уже не могу более терпеть — приими дух мой в мире!
А потом:
— Господи, в руце Твои предаю дух мой!
А после сих произношений непрестанно взывал и к Божией Матери, преблагословенной Богородице, прося от Нее помощи. К приходящим же отцам и братиям говорил:
— Помолитесь, чтобы Господь скорее сократил жизнь мою!
Но потом, паки повинуясь воле Божией и возлагая себя на Его Промысл, взывал:
— Господи! да будет воля Твоя и, якоже Тебе угодно, тако сотвори.
И так продолжал подвиг свой до утра 11-го числа.
Утром же 11 октября в 20 минут 10-го часа начал креститься и говорить:
— Слава Богу! слава Богу!
И, сказавши много раз эти слова, помолчал мало и обступившим его потом сказал:
— Через час милость Божия на мне будет.
И через час с того времени, как сказал это, начал более веселиться духом и радоваться сердцем и хотя в трудах болезни, но, уповая на будущее воздаяние, не мог скрыть лица, которое все более и более стало светлеть. Когда приблизился вечер и заблаговестили к вечерне, он, услышав звон, приказал читать вечерню и слушал оную, а каноны велел оставить. Сам же начал говорить:
— Слава Богу, слава Богу!... Слава Тебе, Господи!
И богомудро, великою пользою исполненные давал вопрошающим его ответы. Простясь со всеми, послал нас ужинать, оставив при себе только одного брата, который, заметивши его редкое дыхание и быстрый взор на икону Пресвятыя Богородицы, в ту же минуту позвал нас; но уже батюшка перестал говорить. Мы, видя его кончину, прослезились. Но он, посмотревши на нас, перекрестил сам себя, а потом, сложив руку, благословил ясно всех нас предстоявших и опять взглянул на икону Божией Матери, как будто просил о нас заступиться. После сего закрыл глаза и отошел в Небесные Селения в 7 часов и 20 минут вечера 12-го числа октября.
По кончине батюшки нашего приближенные Старца и братия начали советоваться, где погребсти его тело, и у всех явилось желание положить его в монастыре против придела св. Николая Чудотворца Введенской церкви, и предложили о сем игумену, на что он изъявил согласие. Удивления достойно, как при сем сбылись слова батюшки, которые мы, однако, припомнили уже после похорон: он еще при жизни своей, как бы шутя, уговаривался с находившимся в монастыре, где он старчествовал, Алексеем Ивановичем Желябужским, скончавшимся там же в июне, и говорил ему:
— Старец! мы с тобою рядышком ляжем и бок с боком.
Так и лег с ним рядом.
Достойно еще удивления, что тело батюшки, находясь во гробе до третьего дня, согрело всю одежду и даже немного доску гроба; ручки же его были весьма мягки и имели особенную белизну. Между тем он, бывши больным, имел и руки, и все тело холодными и многим любящим его говорил:
— Когда получу милость Божию, то тело мое согреется гораздо теплее.
Это мы и увидали на самом деле. Особливо же о сем говорил батюшка своему ближайшему и любимому келейнику, Иакову.
При погребении народу было множество, как в великий праздник, и по любви к Старцу его тело целовали со слезами и прощались непрерывно четыре часа.
Такова награда от Бога еще здесь, на земле, богоугодному терпению. Какова же она там, на Небе?!
2 марта, в среду Св. Четыредесятницы, — отмечено в моих черновиках, — выбыл из нашего монастыря г. Пороховщиков Иван Александрович, поступивший прошлого, 1848 года, в октябре месяце из отставных поручиков. Он все время пребывания у нас занимался чертежами, снятием копий с планов и фасадов монастырских зданий и также с натуры.
Замечательно происхождение его и не менее замечательна его судьба.