Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 4

А у нас перед тем, 15 сентября, произведено было «раскулачивание» и нам была оставлена «товарищами», приезжавшими тоже с винтовками, большевицкая «норма» белья и носильного платья, остальное все было забрано вместе с мебелью, от которой нам оставлена была тоже норма, ровно столько, чтобы не сидеть и не спать на полу. Сундук нашей Аннушки, показавшийся им подозрительным по относительному для прислуги богатству содержимого, был ими опечатан, и ключи от него увезли «впредь до нового распоряжения». Велико было тогда горе Аннушки! 2 декабря к нам приезжал начальник «раскулачившего» нас отряда и, сняв печати, возвратил ключи Аннушке. Вдовьи и ее дочери сиротские слезы, видно, дошли до Бога!...

— Сундук, который вы ищете, — отвечаю, — распечатан и ключи от него возвращены хозяйке.

— Как так! кем?

— Тем же, кто его запер и запечатал.

— Не может быть.

— Справьтесь: телефон на почте и в «исполкоме» в вашем распоряжении. «Товарищи» что-то между собой перешепнулись, потолкались на месте, присели, свернули по «цигарке», подымили махоркой, бросили несколько беглых взглядов на обстановку и затем со словами: «Справимся! это что-то не так» так же быстро как вошли, так вышли и уехали.

Сегодня, рано утром, запыхавшись прибежал к нам наш сосед и тоже прихожанин нашей церкви:

— Вы целы и живы? вы еще дома?

— Как видите.

— Слава Богу! А я думал, что если вы_и живы, то вашего и следу здесь уже не осталось. Вчера перед налетом на вас «политследователь» в «исполкоме» хвалился, что он камня на камне не оставит от вашего, как он выразился, «осиного гнезда».

Не успели мы с ним порадоваться, смотрю в окно и вижу: катит к нам на санях тем же порядком та же честная компания.

— Мы опять к вам. Где тот сундук? — спросил «следователь».

— Здесь.

Но тут помощник резко его перебил:

— Ну что тут долго по пустякам разговаривать: надо дело делать!

— Делать так делать! — согласился «следователь». Я вам напрямик скажу: наше «политбюро» завалено доносами на вас — их во какая кипа! а потому с этим скверным делом надо раз навсегда покончить. Я должен произвести у вас обыск.

— Просим милости.

С этими словами я провел обоих политических деятелей в свою комнату, привел к своему рабочему столику. «Следователь» встал около него, на этот раз без шапки, и взял со стола в руки первую ему попавшуюся книгу, развернул ее и стал рассматривать, а товарищ его в то время занялся вскрытием ящиков, корзин и сундуков, что стояли по разным углам в моей комнате. Жена взялась ему помогать и давать нужные объяснения.

Смотрю я на «следователя» и глазам своим не верю: стоит он с непокрытой головой перед портретом-иконой преподобного Серафима, держит в руках и задумчиво, точно молитвенно, перелистывает ему тот акафист, по которому мы накануне молились Божиему угоднику. Стоит он так пять минут, стоит еще, все стоит и не двигается с места, продолжает перелистывать книгу службы Преподобному. Товарищ его успел уже и третью корзину перерыть, а он все стоит в той же позе, точно втайне Серафиму великому молится... Подивился я на это и вышел в другую комнату. Следом за мной пошел и «следователь» со всей своей «спирей». Обошел он все комнаты, зашел в церковь и к нашему старцу-схимнику, который за аналоем в это время молился, не обращая никакого внимания на вошедших, — заглянул, словом, всюду, но весь обыск он производил как будто в полусне. Часа два все таки он у нас с «товарищами» похозяйничал, но довольно миролюбиво, не так, как поначалу было.

Кончился обыск. У меня на столе стоял самовар и блюдо вареного картофеля. Приглашаю «следователя» к столу.

— Только, — говорю, — не взыщите: сахару у нас к чаю нет.

Он добродушно засмеялся:

— Ну, уж увольте от такого чаю: мы не святые.

Взял бумагу и на ней выдал от себя записку, что по произведенному обыску в присутствии таких-то местных властей у нас ничего подозрительного не оказалось и с нашей стороны претензий никаких не заявлено.

Прощается. Говорю ему:

— Нас хотят выселять: куда нам, старикам, в такую то пору двигаться? нет и средств у нас никаких — куда нам выселяться!

— На это я вам скажу, — ответил «следователь», дружелюбно улыбаясь и протягивая мне руку, — что до весны и до теплых дней вас никто не тронет.

— А церковь нашу?

— И церковь тоже, хотя я имею поручение ее ликвидировать, и ее тоже не тронут.

— Честное слово?

— Честное слово.

Я не утерпел и от всего сердца обнял его и поцеловал.

На том мы и распрощались.

Прошло три месяца или четыре. Захожу я к «народному судье» (он в то время был искренний и верный друг).