— Дома-то, — отвечают, — он дома, только его сейчас нет в келье.
— А где же он?
— У генеральши Кротковой.
— Это где ж?
— За Вифанией. Домой часа через два-три будет.
— Видно, — говорю сыну, — не придется нам видеть старца.
А про себя думаю: и получить его фотографию. Почему явилась у меня такая мысль, не знаю, тем более, что ни у кого из духовных знакомых мне лиц я никогда портретов в то время не просил. Помню, я даже осудил себя за такой помысл: точно, мол, у мирской знаменитости просить хочешь — какие у монаха могут быть фотографии!...
Так и отъехали мы от Черниговского скита, не повидав отца Варнавы.
В Вифании, куда мы приехали от Черниговской, кроме нас никого не было. У святых ворот стоял один послушник, а другой, там же встреченный, взялся нас водить по Вифанским святыням. Поклонились мы гробу Преподобного Сергия и только что успели положить поклон последнему на земле жилищу митрополита Платона — его гробнице, как увидали бегущего к нам послушника, кличущего нас:
— Батюшка Варнава вас обоих к себе требует!
Мы подхватились что есть духу бежать к св. воротам. Бежим и спрашиваем:
— Как он о нас узнал?
— Ничего, — отвечает, — не знаю; велел позвать, а сам вас дожидается у святых ворот.
У святых ворот стояла запряженная в одну лошадь, крытая, с поднятым верхом, плетеная пролетка; на козлах сидел кучер, из-под верха пролетки, нагнувшись вперед, выглядывала на нас седенькая головка старичка монаха с необыкновенно живыми, добрыми и ласковыми, проницательными глазками. Это и был всероссийски известный православному люду старец Варнава от Черниговской...
— Вам, — встретил он нас такими словами, — мое благословение нужно; а тебе, — обратился он непосредственно к сыну, — благословение нужно на новый путь; так езжайте за мной, я домой сейчас еду.
Посмотрел пристально на меня и неожиданно спросил:
— А ваше здоровье-то как?
Я был совершенно здоров и по самочувствию, и по виду.
— За ваши, — ответил я, — святые молитвы, слава Богу!
— Ну, езжайте же за мной ко мне!
И о. Варнава быстро покатил по направлению к Черниговскому скиту. Мы едва поспевали за ним на паре заморенных извощичьих клячонок
— А ведь это я вам отца-то Варнаву оборудовал, — сказал, обернувшись к нам вполоборота, извощик, — это я его оборотил к вам, когда он проехал мимо Вифании.
Холодной водой обдали меня эти слова. Бедный малый думал угодить, а не ведал, что «род сей», к которому принадлежал и я, «знамений и чудес ищет», и что его извощичья услуга сразу в моем сердце низвергла прозорливости Старца с высот чудесного до низин обыденной человеческой встречи.
... Ну, что ж! — подумал я, — отец Варнава, все-таки иеромонах: получим и простое, но все же иерейское благословение. И опять мелькнула мысль: а я попрошу у него портрет с надписью.
Подъехали мы к Черниговской вслед за батюшкой. Забежал он в лавочку, что у св. ворот, взял мелочи, дал своему кучеру и быстрой походкой пошел с нами по направлению к своей келье.
Поджидавшего его народа было довольно много, и все теснились к Старцу, оттирая нас от него...
— Батюшка, а батюшка! — так и сыпались на него со всех сторон призывные восклицания. Нас, было, совсем от него оттеснили.
— Ну, вы подождите! Подождите, говорю я вам! — громко сказал Старец теснившей его толпе, — а вот вы то со студентом, со студентом-то идите за мной.
Толпа раздалась и пропустила нас к Старцу.
В это время Старец уже поднимался по ступенькам своего крылечка. И опять он неожиданно спросил меня:
— Ну а здоровье-то ваше как?
Мне что-то стало вдруг не по себе от повторения этого вопроса.
— Слава Богу! — ответил я смущенно.
Каким-то не то крюком, не то палкой батюшка сунул в отверстие замка своей двери, открыл ее и в темненькой своей прихожей опять обернулся ко мне и в третий уже раз предложил мне в той же форме все тот же вопрос о моем здоровье; и опять я еще смущеннее ответил:
— Слава Богу!
Старец пристально взглянул на меня, помолчал, что то подумал, а может быть, и помолился — продолжалось это одно мгновение — и вдруг точно повеселел и радостно воскликнул:
— Ну, если слава Богу, так и — слава Богу!
И с этими словами ввел нас обоих в первую комнатку своей кельи.
На стареньком письменном столе, покрытом ветхой клеенкой, лежала какая-то небольшая икона. Батюшка взял ее в руки, поднял над нашими головами — мы стали на колени — и, благословляя ею наши склоненные головы, сказал:
— Вам было нужно мое благословение: да благословит вас Господь сей святой иконой Чудотворца Николая.
Запомните ж мое слово: Святитель Николай и в сем веке, и в будущем есть и будет ваш заступник и ходатай.
Потом, благословляя тою же иконой сына, сказал ему:
— Да благословит Господь, молитвами Святителя Николая, твой новый путь!
Подумал немного, поглядел на меня...
— А тебе, — сказал он, — я еще и свой «патрет» дам.
Так и сказал — «патрет».
У меня от сердца к горлу подступили слезы... Верующие знают это сладкое чувство.
Так вот он какой, этот старец Варнава!
А уж он из соседней комнаты вынес свою фотографическую карточку и, подавая мне ее, сказал:
— Вот тебе и патрет мой!