— Никого, — опомнившись от удивления, буркнул Опалин. — Я Катаринова ищу. Звонил четыре раза, как тут написано.
Толстяк моментально скис. Так быстро не скисает даже молоко.
— А, вы тоже из этих? Ну-ну, — усмехнулся служитель Танатоса. — Шестая дверь от входа, — добавил он, посторонившись, чтобы пропустить в квартиру гостя. — Только стучите погромче. Он там, но… сами понимаете…
Опалин пока ничего не понимал, но на всякий случай переложил папку в левую руку, а правой пошевелил в кармане рукоять браунинга. Подойдя к двери Катаринова, он постучал — сначала тихо, потом громче, потом еще громче. Наконец изнутри до его слуха донеслись какие-то невнятные звуки, заскрежетал поворачиваемый в замке ключ, который, очевидно, крутили не туда. Наконец человек по ту сторону двери определился, справился с ключом и открыл дверь.
— С-слушаю, — выдохнул он с усилием, привалившись к косяку плечом и виском.
Это был довольно красивый молодой блондин с артистической внешностью и замечательными голубыми глазами — но в данный момент глаза интересовали Опалина куда меньше, чем зрачки. Он поглядел на них, на круги под глазами, на тонкие губы собеседника, судорожно кривящиеся в пародии на улыбку, все понял и сделал шаг назад.
— Ты Ваня Катаринов? — спросил он, чтобы изгнать последние сомнения. Блондин смотрел на него ничего не выражающим взглядом, затем отлепился от косяка и беззвучно засмеялся, закинув голову, так что напрягся кадык на тонкой шее. Странный смех перешел в подобие икания, на губах проступила слюна. Блондин вытер ее и прислонился лбом к двери, видимо, плохо отдавая себе отчет в происходящем.
— Ладно, — сказал Опалин. — Потом поговорим.
Он отошел к толстяку, который стоял неподалеку, заложив большие пальцы под подтяжки.
— Давно это с ним? — спросил Опалин, кивая на Катаринова, который, как медуза, сполз с двери обратно в комнату и закрылся там.
— Марафет-то?[84]
— хмыкнул толстяк. — Да черт его знает. Сначала вроде как не особо заметно было, а теперь…— Ваш будущий клиент, — не удержался Опалин.
— Все мои будущие клиенты, — с философским спокойствием парировал толстяк.
Ивана передернуло. Он не любил фраз, бьющих на дешевый эффект, а встреча с наркоманом произвела на него угнетающее впечатление. Опалину приходилось ставить себя на место преступников, и многое он мог понять, но наркоманы всегда вызывали у него чувство, близкое к гадливости.
"И из-за этого она так страдала? Да ей радоваться надо было, что она от него избавилась".
Выйдя из квартиры, он почувствовал облегчение и неспешно двинулся вниз по ступеням. Но нервы у него были расшатаны, и, вспомнив на улице кое-что, он решительно зашагал по направлению к местной пивной.
Судя по виду, моссельпромовская пивная номер 22 ничем особенным не отличалась от заведений подобного рода. Такие же, как и везде, грязноватые столы и дешевые сиденья, такой же, как и везде, адский дух — смесь табака, пота, алкогольных испарений, такие же рекламные плакаты на стенах — в основном моссельпромовской продукции. За стойкой виднелся распорядитель этого ада — полноватый, спокойный человек с усами щеткой и пухлыми руками. Рост средний, возраст средний, внешность тоже средняя, но взгляд, которым он окинул Опалина, оказался чрезвычайно внимательным.
— Светлое есть? — спросил Иван с достоинством.
Человек почесал щеку, оглянулся на шеренги бутылок за своей спиной и без всякого выражения уронил:
— Шаболовское.
— Давай шаболовское, — распорядился Опалин. — Одну кружку.
Человек вздохнул, откупорил новую бутылку, и пиво, пенясь, полилось в кружку. "Трехгорное пиво тоже ничего… но и шаболовское хорошее. Интересно, не разбавляет ли он его, — смутно подумал Опалин, пригубив пиво и косясь на продавца. — А то попался нам однажды тип, который откупоривал бутылки с вином, разливал его водой, закупоривал их снова, а разницу на сторону продавал. Нет, пиво что надо…"
В этот час пивная была почти пуста, только в углу у окна спорили трое. Навострив уши, Иван понял, что препирательство идет о боксе, о том, какой спортсмен лучше, и развеселился. Способность людей горячиться из-за сущих пустяков всегда казалась ему комичной. Он спросил к пиву бублик и стал жевать его. Бублик был нежен, как любимая женщина, и источал райский аромат. Моссельпромовская пивная номер 22 из преддверия ада на глазах превращалась во вполне приличное заведение.
— Соседей знаешь? — спросил Иван с набитым ртом.
— Смотря кого, — ответил человек за стойкой, покосившись на него.
— Мне Евлахов нужен, — говоря, Опалин бросил взгляд на папку, лежавшую с ним рядом, будто должен был передать ее человеку, о котором шла речь. — Слышал о таком?
— Кто о нем не слышал, — хмыкнул собеседник.
— Часто тут бывает?
— Никогда. Он не пьет.
— Язва замучила? — усмехнулся Опалин.
— Не, просто не пьет. Ты к нему сегодня не ходи, он дочку потерял.
— Да? Как же это?
— Под трамвай попала.
— Ой, ой, ой. Как же она так?..
Человек за стойкой пожал плечами.
— Я разное слышал. Одни говорят, любовь несчастная. Другие — что ее папаша кому-то дорогу перешел.