— Вы не подумайте, что это все наше, — поспешно проговорила она, — тут еще Ромочки и Коленьки, а у нас торговля плохо идет! Ох, как плохо!
— Так, так, — сурово промолвил Опалин, входя в роль, — а эти Роман и Николай — кто?
— Как кто? Сыновья, отдельно живут, а Михаил Прокопьевич — зять мой. Но дела у него совсем никакие! Вы уж поверьте…
Гостя стал разбирать смех, и только усилием воли он сумел согнать с лица улыбку.
— Может быть, чайку? — льстиво пропела старушка, заглядывая ему в глаза. — Да вы раздевайтесь, раздевайтесь! А Петр Степанович что, больше не служит?
Иван догадался, что Петр Степанович был, должно быть, знакомый хозяевам фининспектор и что он — вполне вероятно — брал с них взятки, чтобы снизить ставку налога, который они должны были платить государству. Опалина так и подмывало сказать, что Петра Степановича посадили, но он не успел, потому что вернулась Оля и привела с собой плечистого блондина лет сорока с вьющимися волосами и широким открытым лицом того типа, какой бывает у людей, которые всюду являются душой компании. На блондине были косоворотка, темно-серые штаны галифе и сапоги, в которых он, несмотря на довольно внушительные габариты, ступал совершенно бесшумно.
— Вот он, — пропищала девочка, указывая на Опалина.
Блондин улыбнулся так широко, так сердечно, словно увидел лучшего друга, с которым не встречался несколько лет. "Да он актер", — мелькнуло в голове у ошеломленного Опалина, и тут он сообразил — с некоторым опозданием, — что сам глупо улыбается в ответ.
— Миша!.. — тихо простонала Степанида Ивановна, глазами указывая на завалы материй в комнате.
— Ничего, сейчас все уладим, — весело пообещал Дымовицкий, подойдя к Опалину. — Что ж вы? Разоблачайтесь. Сейчас чайку принесем… или, может, чего покрепче? А?
— Меня к вам Логинов послал, — буркнул Опалин, начиная сердиться. — И я не фин. Я… мне совет нужен, по одному серьезному делу.
И тут он увидел, что люди действительно, как пишут в романах, могут застыть на месте — да, вот так буквально: взять и застыть. Первым опомнился хозяин.
— Боже! — Он хлопнул в ладоши. — Мамаша, какое счастье! Это не фин! Фух, аж гора с плеч долой… Олька! Иди куда-нибудь… леденцов себе внизу купи, что ли! Мамаша! Да бросьте вы эти тряпки, принесите нам чего-нибудь… — Затем он переключился на Опалина: — Давай раздевайся, посидим, поговорим, раз такое дело… Ну как там Карп? Все клянется сменить свое имя и никак новое выбрать не может?
Олька убежала, Степанида Ивановна удалилась на кухню. Опалин снял верхнюю одежду и повесил ее на крючок, попутно отвечая на вопросы, которыми его забросал Дымовицкий. Да, с Петровичем все по-прежнему. Нет, имя он не сменил.
— Что это у тебя за бумажки такие? — спросил Дымовицкий, глядя на обложку дела, которое Опалин положил на край стола.
— А, так. Дело одно расследую. Девушка попала под трамвай, одни говорят, что бросилась из-за несчастной любви, другие — что у ее отца враги были. Вот и…
— А почему угрозыск этим занимается?
— Там отец непростой. В Моссовете он.
— Да? — Бывший агент хмыкнул и почесал щеку. — Пиши "несчастный случай", и точка.
— Слушай, ну там все серьезно…
— Ты подумай сам: напишешь, что самоубийство — он начнет на парня бочку катить; напишешь, что враги толкнули дочь под трамвай — там такие могут быть интриги, что тебя же первого и сожрут, костей не соберешь. Э! Сколько я в угрозыске работал… Слушай, тебя как вообще зовут?
— Ваня я. Опалин.
— Так вот, Ваня: строго между нами… и вообще… — Дымовицкий снял материи со стула, потом со стола и придвинул к нему стул, а сам сел на край дивана неподалеку. — Ладно. Чай сейчас будет…
— Ты что, в торговлю подался? — не удержался Иван, садясь на стул.
— Как видишь, — хохотнул Дымовицкий. — Лавку имею и кое-какой доход.
— Кое-какой?
— Да я пошутил. Деньги есть, жизнью рисковать не надо, жена мне плешь не проедает…
— У тебя же нет плеши, — несмело заметил Опалин.
— Это просто так говорится. А угрозыск — что угрозыск? В любой момент убить могут. И не переплачивают. Надоело мне все. Вот я и ушел. И если Карп надеется, что я вернусь обратно…
— Почему ты…
— Да так, дошли до меня кое-какие слухи, — улыбка Дымовицкого стала жесткой и определенно недоброй. — Это правда, что Ларион наших недавно положил?
— Да. Четверых.
— Что ж они так?.. Нехорошо, Ваня. Очень нехорошо.
— Я тебе сейчас все расскажу, — поспешно сказал Опалин и действительно рассказал, не опуская ни одной детали. Слушая его, Дымовицкий придвинулся ближе, а когда гость замолчал, рассеянно стал смотреть куда-то в сторону, барабаня пальцами по столу.
— Теперь я должен его найти, — сказал Опалин. — Иначе товарищи… они будут думать, что я мог сдать своих…
Дымовицкий резко мотнул головой, словно отгоняя назойливую муху.
— И что? Пусть думают.
— Ты спятил, что ли? — возмутился Иван.
— Нет, это ты спятил, если веришь, что возьмешь Лариона в одиночку, — отрезал Дымовицкий. — Какая тебе разница, кто что думает? Плевать на них и на дурака Келлера тоже.
— Но… — Опалин был так ошеломлен, что не мог подобрать слов.