— Так что ж, что первый? Я кое-что в людях понимаю, Ваня. Мне не надо десять лет с кем-то общаться и вдруг прозреть, что кадр-то сволочь оказался… или наоборот. Ты хороший парень, но тебе из угрозыска ноги делать надо. Не стоят они тебя. Понимаешь, — доверительно добавил Дымовицкий, — в жизни надо уметь устраиваться. Почему гады разные белый хлеб с маслом лопают и на такси катаются, а я на трамвае должен давиться? Почему некоторые бумажки перекладывают и не напрягаются, а я жизнью рискую? Почему им — все, а мне — ничего? Ты оглянись по сторонам, присмотрись хорошенько, что происходит. Ты знаешь, какая сейчас безработица? Видел, сколько беспризорников на улицах? А кто хорошо живет? Я тебе скажу. Кто в партию в 17-м году вступил, а до того кадетам сочувствовал. Кто в Моссовет пролез и там штаны просиживает на разных собраниях. И даже Стрелок живет хорошо, — добавил Дымовицкий сквозь зубы, — потому что умеет рисковать по-крупному. Знаешь, сколько он взяток раздал, чтобы его не расстреляли в тот единственный раз, когда сумели схватить? А? А знаешь, сколько он во время гражданской войны награбил? Он как сыр в масле катается, а ты…
— А я все равно с ним разберусь, — промолвил Опалин упрямо, тряхнув головой. — Но сначала узнаю, кто из наших ему помогал…
— Это значит, ко мне ты работать не пойдешь?
— Нет. Извини.
— Угробят тебя, дурак, — проворчал Дымовицкий. Вошла Степанида Ивановна, неся расписной чайничек. — Убьют ни за что, и вся недолга. Ладно, я тебя предупредил. А теперь давай пить чай! И бутерброд бери побольше и не стесняйся, а то я знаю, как в угрозыске кормят…
Откровенный разговор
Попрощавшись с Дымовицким, Опалин не стал сразу покидать здание Верхних торговых рядов, а достал папиросу, сунул ее в рот и стал хлопать по карманам, ища спички. Ему надо было кое-что обдумать.
— Молодой человек, здесь не курят.
Опалин повернулся, наткнулся, как на стену, на осуждающий взгляд какого-то немолодого гражданина — в прошлом определенно господина — в золотом пенсне, который держал на руках старого спаниеля. Собака странным образом походила на своего хозяина, и для полного сходства ей недоставало только золотой оправы. Господин смотрел на Ивана неодобрительно, словно юноша был плесенью на стене, и точно такой же взгляд был у спаниеля. Это добило Опалина, и вместо того чтобы послать собеседника к черту, он неловко пробормотал "Извините" и удалился. По лестнице он поднялся под самую крышу, вытащил коробок, извлек из него спичку и уже собирался чиркнуть ею, когда машинально бросил взгляд в окно, возле которого стоял.
Рука Опалина застыла в воздухе. Наконец он пробормотал "Ну-ну", сунул спичку обратно в коробок, затолкал его в карман и, забыв о незажженной папиросе, что есть духу помчался по ступенькам вниз. Внизу он попетлял по зданию, чтобы выйти в нужную ему дверь, и, прячась за спинами прохожих, стал подкрадываться к маленькой черной машине, стоящей впереди у тротуара.
— Шофер, — велел он, втиснувшись в машину, — вези в "Бристоль"!
Так называлась гостиница на Тверской улице, — хотя, конечно, это не имеет никакого значения, потому что Иван просто выпалил первое, что ему в голову пришло.
— Вы не в такси… — начал шофер, но тут узнал Опалина и явно занервничал.
— Как жизнь, Сеня? — спросил Иван, изображая сердечность, в то время как его так и подмывало стукнуть собеседника как следует. — Может, еще скажешь, что ты просто так тут оказался? Не умеешь заниматься слежкой — не берись…
Сеня Жуков, шофер уголовного розыска, подавленно молчал. Это был парень деревенского вида, широколицый и крепкий; из-под шоферской фуражки торчал клок белокурых волос. Сеня звезд с неба не хватал, но считал, что возраст — он был на несколько лет старше Опалина — дает ему право относиться к помощнику агента свысока. А Опалин не терпел, когда с ним так обращались, и был рад, что ему некоторым образом выпала возможность поквитаться.
— А чего я, — пробубнил Сеня, косясь на собеседника. — Мне Карп сказал…
Что-то подобное Иван подозревал, но все же то, что шофер подтвердил его подозрения, неприятно его задело.
— Что он тебе сказал? — спросил Опалин сипло. — А?
— Присмотреть за тобой велел, — пробормотал Сеня. — Все же заняты…
— Что ж ты в пивную-то не зашел? Я бы тебя пивом угостил, — куражился Иван.
За Сеней водилась одна слабость: он всегда был не прочь выпить и закусить за чужой счет. Шофер покосился на Опалина недоверчиво, но, поняв, что тот насмешничает, рассердился не на шутку.
— Ой, да иди ты!..
Вслед за этим Жуков произнес несколько энергичных фраз, которые выражали его отношение к мирозданию, к собственной роли в этом мироздании и, в частности, к нынешней работе. Увы, привести эти перлы тут представляется невозможным по той причине, что они категорически расходятся с нормами литературного языка.
— Кончай ругаться, — проворчал Опалин, который не любил, когда выражались в его присутствии.
— Ну а я ж не виноват! — горячо сказал Сеня, поворачиваясь к нему. — Мне сказали, я выполняю…