Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

Я прошел в кабину. Ханна, ставшая от злости еще красивее, всматривалась в штормовой горизонт. Тучи то и дело вспыхивали, разряжаясь молниями. Синяя завеса дождя висела слева.

— Пассажир, в салон! — рявкнула она, перекрывая шум моторов.

Я пробрался к креслу второго пилота и нагло уселся.

— Вам может понадобиться помощь! — проорал я в ответ. — Я последний, оставшийся в строю!

— Где Хайнц?

— Вот этот? — я ткнул пальцем в кресло под собой. — Лежит в проходе!

— Этого не может быть!

— Может!

Наука умеет много гитик, добавил я про себя.

Валькирия разразилась длиннейшим проклятием, где поминались черт, собака, родители второго пилота, английские свиньи, католики, петухи и плохая погода. Я согласно покивал и добавил от себя очень приблизительную кальку малого шлюпочного загиба.

— Сидите, черт с вами! — смягчилась она.

Общий язык мы нашли довольно быстро, и это нисколько не сказалось на качестве пилотирования, потому что автопилот "Зиг" может заменить живого летчика, а вот женщину заменить ничто не может…

Пока Ханна приводила себя в порядок, я мрачно смотрел вниз и чувствовал, как страх высоты возвращается на свое привычное место. Хотя нет, это не было страхом высоты. Не высоты я боялся — боялся ступить на Святую Землю с такой миссией и с таким спутником… Как-то слишком притерпелся я к этим чудовищам, коих следовало бы георгиевскому кавалеру передушить голыми руками, а там будь что будет… Терпи, наставлял меня инок Софроний, ты все должен вытерпеть…

17

— Дамы и господа, наш самолет осуществил посадку в аэропорту Пулково города— героя Санкт-Петербурга. Температура воздуха в аэропорту плюс семь градусов.

Просим не покидать своих мест до полной остановки самолета. К выходу мы вас пригласим.

Движущийся тротуар, ведущий в здание аэровокзала, работал — было ясно, что очередной период разрухи в России близится к концу.

До открытия памятника оставалось сорок пять минут.

— Что этот памятник всем так дался, — сказал таксист. — С саратовского рейса туда каких-то психов отвез, так один врал, что он писатель Лев Гурский… Как будто я не знаю, что Лев Гурский в Америке живет! Хрен ли бы он в Саратове делал?

Самозванцев развелось… Один старичок в нашем доме до того обнаглел, что себя за царя Александра Первого выдает. Могила-то в Петропавловском — пустая! Я ему толкую — Федор Кузьмич, опомнись! А место для статуи австрийцы купили. Собчак уже весь Питер продал финнам. Граница, говорят, будет у Поповки.

— А Поповка отойдет к финнам или за Россией останется? — спросил Николай Степанович.

— Вот вы с похмелья смеетесь, — укоризненно сказал водитель, — а пророчество старца сбывается.

— Какого старца?

— А такого, который сказал: Петербургу быть пусту. Финны всех выселят с компенсацией в две тысячи ихних марок, а по каналам будут интуристов на гондонах возить. Извините, мадам, только это лодки такие. Их уже фабрика "Красный Октябрь" вместо пианин делать начала…

— Что хотят — то и творят! — сочувственно воскликнул Николай Степанович.

— А памятников новых я бы не делал, сказал водитель. — Я бы Ильичам бошки поотламывал и на болтах бы новые приставил.

— В древнем Риме так и делали, — сказала Светлана.

— Понимали люди, — сказал водитель. — Берегли народную копейку. Это вы там, в Москве своей…

— А что — в Москве? — возразил Николай Степанович. — В Москве как в Москве.

— Жизни вы там не знаете, — сказал таксист презрительно. — Соки сосете из России.

— Я вообще-то из Кронштадта, — сказал Николай Степанович.

— А я из табора, — сказала Светлана.

— А! Нормальные люди! — обрадовался таксист. — Я-то думал — москвичи.

Извините.

— Бывает, — сказал Николай Степанович.

— Сын у меня там будет, на этом открытии, — похвастался таксист. — Я почему знаю-то все. Старший научный сотрудник, языки превзошел, книжки пишет — а ему триста пятьдесят в зубы, и не вякай. Это разве справедливо? А кому-то памятники ставят. А на какие деньги? Да все на те же, на народные. Эх, маху я, наверное, дал — в честь Молотова назвал парня, вот он и мается теперь. Как Молотов на пенсии. Ничего, наш таксопарк весь за Зюганова голосовать будет.

— Вот тут и сбудется пророчество, — сказала Светлана. — Потому что сказано: "На щеке бородавка, на лбу другая". Понял, золотой?

— Про кого сказано? — вздрогнул таксист.

— А про Антихриста…

Стало как-то особенно тихо.

— А чтоб ты знал, что не врем мы, — сказал Николай Степанович, зловеще понизив голос, — так ты с нас денег не возьмешь, когда приедем…

Между Числом и Словом. (Иерусалим, ноябрь, 1942)

Садились мы в пустыне, в полной мгле, на свет горящих плошек. "Кондор" долго трясся по полосе, суровой, как стиральная доска. Потом несколько арабов с факелами верхом на верблюдах показывали нам путь в укрытие: квадрат меж песчаных валов, сверху задернутый маскировочной сеткой.