Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

— Это они не понимают, с кем связались, — сказал Николай Степанович, щурясь от папиросного дыма. — Помнишь, как Эдик Стрельцов после отсидки на поле вышел и кое-кому класс показал? Вот примерно так я себя сейчас чувствую.

— Показал, — согласился Илья. — Да недолго прожил…

Они сидели на веранде дачи одного старинного коктебельского приятеля (а точнее сказать — внука одного старинного коктебельского приятеля) Николая Степановича. Было очень тихо вокруг. Домики соседей стояли запертые. Два мощных кипариса росли по обеим сторонам крыльца. Пахло сыростью и прелой листвой. На Илью с перепугу накатил жор, он опустошал одну за другой банки с хозяйской тушенкой и запивал хозяйской «изабеллой». Николай же Степанович, напротив, испытывал отвращение ко всяческой пище. Он лишь пригубил вино и теперь жевал корочку, чтобы унять спазмы в желудке.

— Ну, ты меня до срока не отпевай, а давай по порядку: сколько их было?

— Сначала — четверо.

— А потом?

— Не сосчитать, командир. Они же лица меняют, вот как мы — штаны.

— Понятно. Стрелять не пробовал?

— Один мой попробовал.

— Ну, и?..

— Рука чернеть начала. Потом его же и задушила. Своя же рука.

— Это они тебе глаза отвели.

— Клянусь, батяня! Я что ли не знаю, как глаза отводят? Да я сам кому хочешь отведу! Настоящие они! Те самые…

— Настоящие кто?

Илья огляделся по сторонам, потом наклонился вперед и прошептал:

— Барканы.

Николай Степанович откинулся, посмотрел на Илью с особым интересом.

— А ты откуда это слово знаешь?

— Цыгане много чего знают, командир. Знают, да не говорят. Потому, может, и носит нас с места на место.

— Чтоб не нашли?

— Не смейся, командир. Это ж не от головы, это от задницы идет.

— Мне, брат, не до смеха. Идем дальше. Свою порчу они снимать умеют?

— Должно, умеют. Да как заставить?

— Заставить — дело мое. А найти их — ты мне поможешь.

— Командир: лучше кончи меня сам, и на том успокоимся. Лучше ксерион найди.

— Глухонемой сказал, что раньше марта не доставят. А кто доставляет и откуда — не знает он. Может, ты знаешь?

— До конца не знаю. Но доставляет его откуда-то с Урала человек с пятном вот здесь, — и Илья показал на лоб.

— Горбачев Михаил Сергеевич? — усмехнулся Гумилев.

— Опять смеешься, командир! Имя его не знаю, а зовут — Серега-Каин. И будто бы, брешут, он тот самый Каин и есть!

— Брешут, — сказал Николай Степанович. — Тот помер давно. Ламех его замочил.

Так что — не тот.

— Тебе виднее, командир, — неуверенно сказал Илья. — Может, и не тот.

— В лицо ты его знаешь?

— Да.

— Значит, найдем: Теперь дальше: что это было за паскудство с детишками?

— Ох, командир, командир: теперь на всех цыганах грязь через это! Они это делали, они, понимаешь? Не цыгане. А зачем и для чего, я не знаю. Не побираться, нет. Денег у них и без того: не приснится нам столько даже к большой войне!

— Куда они детей потом девали? Кто увозил, знаешь?

— Морем увозили, а кто и куда — только старая ведьма знала. Вот ее и пытай.

— Оно бы можно было, да сильно мой друг осерчал, когда внутрь вошел и все там увидел.

— Постой, командир. Он что, ее видел?

— Видел.

— И, что?

— Кончил он ее. Да так, что и допросить уже нельзя было. Нечего было допрашивать. Мозги по стенам.

— Он ее кончил — и живой остался?! Значит, можно их?..

— Можно, Илья. Если не бояться — все можно. Илья, вспомни, как ты карателей боялся, а потом они от тебя бегали, от сопляка?

— Тогда, командир. — Илья встал, распрямился. — Боец Агафонов поступил в ваше распоряжение!

— Вольно, боец. Продолжайте песни петь и веселиться!

— А я ведь тебя искал, командир, — сказал Илья, вскрывая очередную банку. — И как из Аргентины вернулся, и потом, когда эти. Была у меня на тебя надежда. И все цыгане тебя искали для меня.

— Это трудно сделать, пока я сам не позволю, — сказал Николай Степанович. — Или не вляпаюсь по неосторожности.

— Я еще там, в болотах, понял, что не простой ты человек, — сказал Илья с гордостью. — Еще до того, как ты открылся.

— Не свисти, боец. Если кто чего и понимал, так это наш Филя. А чего ты из Аргентины-то вернулся? К березкам потянуло?

— Не согласен оказался я с кровавым режимом Перона, — важно сказал Илья и вдруг захохотал.

— Понятно. Жеребца у кого-то увел.

— Не, командир. Выше бери.

— Ну, тогда бабу у Перона. Эву — или как ее там?..

— Не, командир. Еще выше.

— Эйхмана для евреев выкрал?

Илья обомлел. Пустая банка выскользнула из руки и покатилась по столу и шмякнулась на пол.

— Ну ты колдун, командир! — сказал он севшим голосом.

— Так ты теперь должен быть почетным гражданином Израиля?

— Ну так, да. Почетный. Сказали, даже обрезания можно не делать.

— А там тебе чего не зажилось?

— Ну, жарко там. Да и тесно.

— Не развернешься? — посочувствовал Николай Степанович.

— Вроде того. Да и война там все время… И по субботам — ни петь, ни пить!

Хоть и не в том дело. А не знаю сам, командир. Плюнул на все, дом продал и сюда приехал. Зачем, почему: Может, знал, что тебя увижу. Может, еще что.

— Как там наши полещуки, в Аргентине-то?

— А как была вёска, так вёска и осталась. Живут. Гражданство купили за твое золотишко, налоги платят, и дела никому до них нет.