Серьёзная игра

По судьбе было угодно, чтобы крупнейшим кредитором потерпевшего банкротство мецената, до последнего времени поддерживавшего «Национальбладет», оказался не кто иной, как Генри Стил, и потому волей-неволей он взял на себя труд распутать его дела. Тогда много говорили о его легкой руке, правда, надо заметить, он не побоялся убытков. Таким вот образом он вдруг, совершенно против воли, сделался одним из главных держателей акций «Национальбладет». И что ему было с ними делать, когда он уже обещал поддержку новой газете? Решение оказалось просто, как колумбово яйцо: пусть Левини и Донкер, а с ними и все остальные, берут «Национальбладет» и превращают ее в ту газету, что рисовалась им в мечтах. Не откладывая дела в долгий ящик, он тотчас объяснил свою мысль Донкеру, Улуфу Левини и Торстену Хедману. Сначала все трое приумолкли и призадумались.

— Трудновато, — сказал Торстен Хедман.

— Трудновато! — возразил Генри Стил. — Но ведь нет ничего невозможного. Будем стараться. Я буду стараться изо всех сил, да иначе я и не умею. Подумайте сами: ну на что мне прежняя «Национальбладет»? Ведь я, как держатель акций, заинтересован в том, чтоб, сотрудники газеты не оказались без работы. Если вы согласитесь на мое предложение, все служащие и рабочие типографии, да и редакционные работники из тех, что помельче, останутся на своих местах. А об остальных уж я позабочусь.

— Что ж, делать нечего, придется согласиться, — вздохнул Улуф Левини.

— А ведь идея-то блестящая, — сказал Донкер. — У нас с самого начала уже есть подписчики, и многие останутся с нами, несмотря на новый курс!

Собрание членов-пайщиков быстро уладило дела с владельцем газеты.

— Будешь голосовать, как держатель тридцати акций, — приказал Донкер Хенрику Рисслеру.

Рисслер отправился на собрание членов-пайщиков, прихватив с собой «Oscarssalen» Рюдберга, и послушно голосовал, как держатель тридцати акций, которых и в глаза не видел.

Такова история «Национальбладет», как рассказал ее Арвиду однажды вечером Маркель.

Арвид стоял у окна в комнате Торстена Хедмана. Он всегда ею пользовался, когда она пустовала. Но сейчас ему ровным счетом нечего было делать, он собирался уходить и оставил дверь в коридор открытой.

Смеркалось, и за окном густо падал снег.

Арвид думал о своем будущем. В рождественские каникулы он целиком посвятил себя газете, и ему тут нравилось. В газете было чему поучиться, не то что в гимназии. Газета давала ощущение полноты жизни, какого не давало преподавание. Но через несколько дней каникулы кончатся… Больше всего ему бы хотелось взять и написать ректору, что по таким-то и таким-то причинам он, мол, вынужден бросить практику. Правда, тут есть известная неловкость, ректор выказывал ему дружеский интерес и хвалил его педагогический дар. «Да вы прирожденный учитель», — сказал он ему, и Арвид даже несколько испугался… Но было и другое. Однажды у них с Донкером произошел разговор, из которого Арвид сделал вывод, что тот, назначая ему твердое жалованье, совершенно забыл о его учительстве. «А, — сказал он, когда Арвид ему это напомнил, — плюньте вы на учительство, господин Шернблум. Неужели вам неймется просиживать штаны за книгами из-за куска черствого хлеба?..» Все так сложно… Экономическое положение газеты представлялось ему весьма шатким. Дела поправились после «революции», спору нет. Но в редакции поговаривали, что наличные, которые Генри Стил вложил поначалу в дело, давно уж подтаяли, Предварительные расчеты Донкера оказались легкомысленными. Конечно, Стил посчитался с тем, что предварительные расчеты всегда легкомысленны. Но Донкер хватил через край. Так, во всяком случае, утверждал Маркель. Однажды он при Арвиде сказал Хедману: «Сегодня великий день: платят жалованье. Донкер разъезжает по городу и занимает для нас денежки. Он честный малый — это бесспорно!»

Арвид Шернблум не знал, как ему быть.

А снег все падал, все падал…

Что ж, пора идти. Но сперва надо кой о чем переговорить с Маркелем.

Он вышел в коридор. Там было темно. Он включил свет. И в дальнем конце коридора увидел стройную даму и мальчишку-привратника, показывающего ей, как пройти в редакцию.

И тотчас он узнал Лидию. Она уже шла ему навстречу:

— Мне надо поместить объявление, но я не знаю, куда обратиться…

Арвид еще не совладал с волнением.

— Я могу проводить, — сказал он.

— Благодарю.

— Но отчего такая спешка? Отдел объявлений ведь еще не закрывается… Не хочешь ли… Не хочешь ли посидеть у меня?

Лидия помешкала с ответом.

— Если это удобно, — потом сказала она.

— Конечно, удобно, — сказал он. — Я пользуюсь комнатой Торстена Хедмана, когда его нет. А он ушел и вернется только после спектакля.

Он тихо затворил за собой дверь. Небо за окном уже густо синело. Снег все падал, все падал.

Оба молчали, слова казались лишними. Потом молчание стало их стеснять. И вдруг он поцеловал ее. Долго не могли они оторваться друг от друга.

Лицо ее было еще мокро от снега.

Потом он спохватился:

— Не хочешь ли снять пальто?

— А можно? Вдруг кто войдет — что о нас с тобой подумают?

Арвид повернул ключ в замке.