Серое Преосвященство

Еще имея на руках деликатное и тягостное дело в Фонтевро, отец Жозеф был назначен коадъютором провинциала Турени; а немного позже, уже избавившись от более мирских дам и занимаясь только принцессой Орлеанской и ее созерцательницами, сам стал провинциалом. В турскую провинцию ордена капуцинов входили не только окрестности Тура, но и вся область Пуату и большая часть Бретани и Нормандии. Став блюстителем огромной территории, отец Жозеф счел своим долгом лично познакомиться с каждым монахом внутри ее границ. На смену частым путешествиям прежних лет пришло почти непрерывное странничество, форсированные марши по подопечной ему земле. За эти годы он прошагал буквально тысячи миль. И каких миль! У нас в уме слово «Франция» рождает картины благоустроенной страны с возделанными полями и ухоженными рощами, страны, покрытой сетью прекрасных дорог и усеянной зажиточными селами и городами. В начале семнадцатого века такая Франция существовала лишь в далеком и непредставимом будущем. Страну покрывали огромные леса, едва ли менее дикие, чем те, сквозь которые продирался Цезарь во время Галльских войн. Повсюду водились волки; кое-где попадались медведи и бобры. Значительная часть открытой местности оставалась неосушенной. Большие территории, теперь занятые под пашни, тогда были малярийными болотами, затопленными весь год, кроме самых жарких месяцев. Дороги мало отличались от местности, по которой пролегали, а в ненастье делались непроходимы для колесного транспорта и тяжелы даже для всадников и пешеходов. Владельцы земли жили в замках и укрепленных поместьях, многие из которых сохранились до наших дней, но те, кто ее обрабатывал, обитали в жалких мазанках, до того непрочных, что почти все они бесследно исчезли с лица земли. В прежние годы нищету живших под феодалами крестьян усугубляли опустошительные гражданские войны; но теперь, при Генрихе IV, вернулся мир и вместе с ним — обычное убожество, которое в ту эпоху считалось благоденствием. Многие ветераны гражданских войн, оставшись теперь без занятия, в городах пошли в сводники и воры, а по селам — в разбойники. Разлагающиеся тела иных злодеев болтались на придорожных виселицах, но большинство разгуливало на воле — поэтому путешествовать приходилось с оружием и, по возможности, большими группами. Отцу Жозефу посчастливилось не иметь иного имущества, кроме заслуженной капуцинами славы деятельных благотворителей и аскетов. На него могли напасть волки, он мог заболеть малярией или тифом, мог утонуть при переправе в половодье; но погибнуть от бандитской руки он вряд ли мог. На то сокровище, которое провинциал Турени собирал, обходя подведомственные монастыри, нельзя было купить ничего, что прельстило бы разбойника с большой дороги.

Отца Жозефа нескончаемые переходы по бездорожью не столько пугали усталостью, сколько манили возможностью для медитаций, которые позволительно было продлевать от отбытия на рассвете до конца дневного перехода на закате.

Монахи провинции уважали отца Жозефа за твердость действий, сглаженную удивительной кротостью и смирением в обхождении. Злоупотребления вовремя устранялись, дисциплина насаждалась, необходимые взыскания и наказания неукоснительно налагались — но непременно с мягкостью и проникновением в характер действующих лиц, едва ли не доходившим до того атрибута святых, который носит техническое название «различение духов».

В промежутки между путешествиями отец Жозеф продолжал проповедовать и писать. Именно в это время он составил для послушников своей провинции то дение в духовную жизнь», о котором мы уже говорили и в котором он полнее всего изложил свои взгляды на теорию и практику мистической жизни. Мы видели, что почти такие же трактаты он сочинял и прежде; но этот далеко превосходил остальные полнотой и детальностью — поскольку лишь он писался в расчете на публикацию.

У отца Жозефа, в этот период его жизни, оставалось время, чтобы практиковать свойственный ему метод мистической и образной молитвы с большим обычного постоянством. Вследствие этого возобновились те феномены, какими сопровождались его ранние молитвы в Руанскои семинарии. Он имел видения, откровения, впадал в экстаз. Порой он едва мог говорить о страданиях Христа, не впадая в транс. По меньшей мере однажды это случилось с ним на кафедре. Заговорив о распятии, он был так потрясен, что лишился чувств, упал и некоторое время оставался в состоянии близком к каталепсии.

По мнению опытных мистиков, подобные физические симптомы хотя могут быть и знаком божественной милости, но безусловно свидетельствуют о человеческой слабости, а может быть, и о неверной выучке и неразумной практике молитвенного искусства. Разумеется, они говорят и о силе вызвавших их переживаний. Чего у Иезекили не было, это теплохладности или равнодушия.