Серое Преосвященство

Ришелье разделял убеждения монаха относительно Франции, монархии, тяжести политических трудов и обязательств, налагаемых самой этой тяжестью. Но если для отца Жозефа эти убеждения имели первостепенное значение, то у Ришелье они стояли на втором плане. Даже если бы Франция и монархия ничего для него не значили, в своих природных талантах, в безмерной жажде власти, в страсти к деньгам он нашел бы достаточную причину для занятий политикой.

Отдельные пассажи в письмах и мемуарах кардинала проливают весьма интересный свет на обсуждаемый нами вопрос — из них ясны мысли Ришелье о его политической деятельности, о ее отношении к Богу, ближним и его собственному спасению. Кардинал начинает с четкого разграничения между частной и общественной нравственностью — между тем, что Нибур назовет «нравственными людьми и безнравственным обществом». «Autre chose est etre homine de bien selon Dieu et autre chose etre tel selon les homines»[48]. Если взять конкретный пример такого различия, то порядочный по божественным меркам человек должен сразу прощать оскорбления; но когда оскорбление нанесено обществу, человек, порядочный по человеческим меркам, должен сделать все возможное, чтобы отомстить. «Причина такого различия проистекает из того же принципа, который применяется к двум видам обязанностей. Первая и величайшая обязанность человека есть спасение собственной души, а оно требует от задетого лица не браться за отмщение и предоставить его Богу. А величайшая обязанность короля — спокойствие его подданных, охранение государства и репутации правительства; в каковых целях необходимо наказывать все обиды против государства так решительно, чтобы суровость кары устранила даже помысел о повторном оскорблении».

Сам Ришелье был представителем короля и homme de bien selon les hommes[49]. Соответственно, он не мог себе позволить поведение homme de bien selon Dieu[50], пусть отказ от такого поведения и подрывал его шансы на вечное блаженство. В сущности, его представление о себе очень напоминает то, как наиболее прекраснодушные сторонники коммунистов нередко изображают Ленина — своего рода посюсторонним искупителем, который ради грядущего счастья человечества берет на себя ответственность за творимое им зло, ясно сознавая ожидающие его последствия. «Многие люди, — писал кардинал, — спасли бы свои души как частные лица, но обрекают себя на вечную погибель как лица общественные». Ради блага французского народа (пусть не сейчас, но хотя бы когда-нибудь), ради силы и славы Франции, воплощенной в королях, он был готов пойти на ужасающий риск низвержения в ад. И его наказание не ограничивалось лишь тем светом; подобно всем государственным деятелям, ему уже здесь и сейчас приходилось брать на себя страшную ношу утомления, моральных терзаний, тревог. Он был тем, кто, по его собственному незабываемому выражению, «бодрствует в ночи, чтобы остальные могли беззаботно спать под сенью его бдения» — a l'ombre de ses veilles. В этом героическом автопортрете, конечно, есть и доля правды; но правда им отнюдь не исчерпывается. Изображая себя наследником Прометея, добровольным козлом отпущения, страждущим ради народа, Ришелье забывает несколько мелочей — вроде пятимиллионого годового дохода, герцогства, абсолютной власти, первенства перед принцами крови, всеобщего раболепия и лести.

«Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою».

Отец Жозеф получал награды более бесплотного свойства, состоявшие в бескорыстном потакании страстям, которые он подавлял в личных делах, в удовлетворении от исполнения тягостных по большей части обязанностей, в крепнувшем и ободрявшем сознании, что он творит Божью волю. В отличие от Ришелье, он не считал себя homme de bien selon les hommes, который ставит на карту собственное спасение, совершая безнравственные поступки на благо государства. В собственных глазах он всегда оставался homme de bien selon Dieu; поскольку он всегда мог (по меньшей мере, так ему казалось в начале политической карьеры) «уничтожить» совершенные им ради отечества сомнительные поступки, посвятив их Богу. И потому он верил, что может жить и трудиться — даже в сфере политики — в состоянии «святого безразличия», очень похожем на то состояние, которое в «Бхагавадгите» герою Арджуне рекомендуют перед вступлением в битву.