Серое Преосвященство

Переговоры о Валтеллине были одной из целей визита отца Жозефа в Рим весной 1625 года. Он провел там четыре месяца; «Туркиада» и талант к беседе обеспечили ему у Урбана VIII подчеркнуто теплый прием. В течение всех четырех месяцев дважды в неделю папа давал ему личную аудиенцию, уединяясь с ним иной раз на много часов. Домой он отправился в звании папского уполномоченного по миссиям. С этого дня и почти до самой смерти заграничные миссии составляли одну из главных его забот. С помощью ревностных капуцинов он продолжал насаждать веру, что так привлекало его в молодости. Его монахи разбрелись по всему свету — от Персии до Англии, от Абиссинии до Канады. Сознание, что он помогает распространять Евангелие Христа, наверное, часто ободряло его и утешало в самый разгар тяжелых и сомнительных политических предприятий. Правда, его враги в Испании и Австрии и в римской курии обвиняли его в том, что он использует миссионеров как французских агентов и антигабсбургскую пятую колонну. И увы — обвинения были не вполне беспочвенны. Подобно Кромвелю, который искренне принимал интересы истинной протестантской веры за интересы Англии, отец Жозеф, с неменьшей убежденностью, принимал интересы Франции за интересы истинного католицизма. Он знал, что куда миссионер, туда и купец, и что проповедник может с немалой пользой представлять интересы своей нации. Его французские капуцины неизбежно превращались в благовестников не только Христа, но и Бурбонов.

Миссии отца Жозефа соединяли его со всевозможными экзотическими краями; контакт с заморским миром вместе с верой в провиденциальное назначение Франции сделали его империалистом. Дедувр доказал, что основополагающий меморандум о колониях и флоте, в 1626 году поданный королю от имени другого лица, на самом деле составил отец Жозеф. Содержащиеся в этом документе рекомендации дословно исполняли сперва Ришелье, а затем Кольбер. «От имени величайших колонизаторов и мореплавателей Франции, — пишет Дедувр, — мы должны приветствовать в лице отца Жозефа одного из их самых дерзких и прозорливых предшественников на пути превращения Франции в морскую державу» — превращения, которое, как подчеркивалось в меморандуме, нужно расценивать как средство не только для торговли, но также — и в первую очередь — для миссионерства.

Не меньше, чем от низвержения Габсбургов, реализация мечты отца Жозефа о морской державе и империи зависела от объединения Франции; а это дело не обещало быть ни легким, ни скорым. Сперва Ришелье выступил против знати. В 1626 году был издан указ с повелением разрушить все крепости, не нужные для обороны национальных границ. Но срытием древних стен и башен Ришелье не мог привести грандов к повиновению; они останутся мятежниками, пока он не нанесет удар прямо по их персонам и привилегиям.

Первая подобная возможность предоставилась кардиналу весной 1626 года, когда младший брат короля Гастон согласился возглавить заговор, в котором самые активные роли принадлежали принцу Конде, двум бастардам Генриха IV и неутомимой и легкодоступной чаровнице, герцогине де Шеврёз. Одним из рядовых заговорщиков был тогдашний любовник герцогини, жизнерадостный и блестящий юноша — маркиз де Шале. У Шале, получившего поручение убить Ришелье, вдруг проснулась совесть — он явился к кардиналу и признался, что состоит в заговоре. Кардинал обещал ему вознаграждение и сразу же отправился к Гастону; перепуганный наследник престола немедленно стал свидетелем обвинения. Людовик и его министр действовали решительно и без проволочек. Обоих бастардов, Вандома и великого приора, заманили в Париж, там арестовали и бросили в тюрьму. Благоразумный Конде предупредил подобную участь, быстро заключив мир с кардиналом. Марию Медичи, обожавшую ничтожного Гастона и причастную к заговору, заставили подписаться под документом, где, как всегда в подобных обстоятельствах, она торжественно обещала впредь хранить королю верность и вести себя хорошо. С госпожой де Шеврёз не сделали ничего; но вскоре ей пришлось заплатить за эту безнаказанность — она стала тайным агентом кардинала в Англии. Любовница лорда Холланда и наперсница Бэкингема, посвященная во все перипетии его страсти к Анне Австрийской, она располагала источниками информации, не доступными ни одному посланнику мужского пола. Ее сообщения из Лондона были для Ришелье бесценны. Однако деятельной вражды к нему она не оставила: когда история с заговором, казалось, почти затихла, герцогиня заварила кашу заново. Одурманенный ее чарами Шале снова пустился в интриги. Тайно посещая Гастона, он уговаривал его либо бежать из страны, либо возглавить восстание гугенотов. Но агенты Ришелье и Тенеброзо-Кавернозо не дремали. Новый заговор был раскрыт; во второй раз за три месяца Гастон стал свидетелем обвинения и всю ответственность возложил на Шале.