На следующий день мне дали двухнедельный отпуск по здоровью и я отправился в Асбестинск – к родителям, которых не видел уже целый год. Решив себя немного побаловать, я купил билет в вагон первого класса и всю поездку наслаждался обществом купцов первой Гильдии, членов Исполкома и офицеров. Родителям о своем приезде я ничего не сообщил, хотел сделать им сюрприз, нагрянув будто снег в разгар лета. На вокзале я купил матери цветы – синтетические алые розы, отцу взял целый блок его любимых папирос «Емельян» и отправился к дому, где я провел свое прекрасное детство. Стоял прохладный майский вечер. Зима подходила к концу – на улицах все еще лежал серый снег, но уже веяло весенним теплом. Бегали бездомные собаки вперемешку с детворой, из труб в избах валил дым, цоколи копыта лошадей по асфальту.
Я постучал в дверь и на пороге меня встретила мать – как же сильно она постарела за последний год, что мы не виделись! В волосах ее теперь блестели прожилки седины, щеки слегка свисали, а в фигуре ее, всегда стройной и подтянутой, теперь появились лишние килограммы. Завидев ее лицо, первым, чем мне пришло в голову, было мое излияние ей на живот в Ох-Погружении и я смутился, пытаясь отбросить эти пакостные мысли прочь. Я родился, когда ей было пятнадцать, мой детский ум помнил ее голой, когда ей было двадцать. Теперь ей был тридцать один год и она значительно увядала, превращаясь в старушку.
Когда Марфа Ильинична поняла, что перед ней стою я, она обомлела и оперлась о дверной проем, едва устояв на ногах. В глазах ее блеснули слезы. Я вручил ей цветы и крепко обнял.
– Как я рад тебя видеть! – растянувшись в улыбке, сказал я, почувствовав знакомый запах ее одеколона «Белый Октябрь», которым она душилась всю свою жизнь.
– И я рада, сынок, – в смятении ответила она и замешкалась. Я был в парадной белой форме, с медалью за Отличия в учебе и лычками вахмистра на плечах. – Почему ты не предупредил, что приедешь?
– А разве должен? – вновь улыбнулся я. – Это ведь и мой дом тоже. Пошли внутрь, холодно. Отец дома?
Она как-то неловко повернулась и я пошел за ней, почувствовав неладное. В зале меня встретил Святополк Владимирович Каменев – тот самый председатель уездного отделения ПНВ, что проводил обряд Инициации в актовом зале моей начальной школы восемь лет назад. Он стал еще более грузным, сильно постарел и потолстел. Каменев почему-то был халате.
– О, какие люди! – завидев меня, без особого стеснения, выкрикнул он. – Игнатушка! Ай, поглядите-ка на него – целый вахмистр уже! Куда же ты так разгорался родненький? Не остановишь! Ну, молодец! Ну, красавец!
Он, переваливаясь, с одного бока на другой, подошел ко мне и протянул руку. Я пожал его толстую ладонь, вспоминая то же самое рукопожатие под аплодисменты моих одноклассников и родителей. Вспомнил я и слезы матери в тот день.
– А где отец, мам? – спросил я, покосившись на раскрасневшуюся и затихшую мать, которая стояла в проходе.
– Владимир Светлый, – взмолилась она, поднимая глаза к небу. – Ну, за что мне это? Разве я заслужила такого?
– Я ничего не понимаю, – настороженно проговорил я. – И сейчас самое время мое непонимание развеять. Ты меня пугаешь.
– Твой отец исчез, – вымолвила она одном дыхании, собравшись с мыслями.
– Как это исчез? – недоумевая, спросил я.
– Вот так, взял и исчез, – развела она руками. – Просто перестал приходить домой. Мы и до этого случая не особо ладили… Если честно, мы даже собирались подавать на развод в Комиссариат по делам Семьи, но не успели. Пришлось подавать документы в одностороннем порядке. Ты ведь и сам все прекрасно видел… – она вздохнула и опустила глаза. – У нас не ладилось все с самого начала. Слишком разными мы были.
– То есть, вы больше не муж и жена?
– Нет, – кивнула она. – Теперь мой муж Святополк Владимирович. Прошу, прими это с благородством. Ты уже взрослый и должен меня понять.
Я насупился и поглядел на толстяка исподлобья. Каменев вновь кивнул мне с улыбкой на устах, как бы представая передо мной в новой ипостаси.
– Где мне искать отца? – со всей суровостью в тоне задал я вопрос.
– Ты его не найдешь, Игнатушка, – замотала головой Марфа Ильинична. – Говорят, его арестовали. Тут такое творится последние дни… Офицеры НКГБ весь город наводнили, по домам ходят. К нам тоже приходили – сказали, что Петр Федорович что-то страшное натворил, – она понизила тон. – Политическое… Дело серьезное. Меня попросили написать пояснительную записку касательно его личности – описать его жизнь, увлечения, взгляды и политическую позицию. Ну, сам понимаешь – кто, как ни я, о нем знает лучше всех?
– И что ты?
– Написала, конечно, – пожала плечами она. – С НКГБ шутки плохи. Они вранье за версту чуют. Ну, кому я лучше бы сделала, если бы укрыла его, а? Его ведь взяли уже, чем я ему помочь могу-то? А вот нам я помогла. И Государству нашему тоже.