– Ну и стучи! Всегда на меня ябедничал, с детства еще! Старший брат называется!
Она сердито отключает трубку, от души пинает сумку, вызвав новый водопад вещей. Немного успокаивается, вытряхивает остатки одежды из сумки, начинает заполнять ее снова. На сей раз действует методично, аккуратно скатывая одежду в плотные рулоны. Немного успокоившись, перезванивает брату.
– Можешь стучать сколько влезет, – сразу заявляет она, – а я все равно поеду!
Довольно долго слушает, что ей говорит Миша, продолжая набивать сумку. Движения становятся все более спокойными и уверенными.
– Обещаю! – говорит Оля. – Никуда не полезу. Ходить буду везде только в бронике и каске… Да, с надписями… Мишка, мне не пять лет, я понимаю, куда можно, а куда нет… Так что, Юльке можно пока пожить?.. Думаю, до июня, не дольше… Хороший ты человек, брат, хоть и зануда!
Оля отключает телефон, продолжает собираться, напевая под нос «Купалинку». В исполнении Оли протяжная народная песня звучит, как боевой марш.
Гостиная квартиры Кости. Перед включенным телевизором – Захар Иванович, на коленях которого устроилась Соня с телефоном в руках. Соня, высунув язык от усердия, что-то нажимает на экране смартфона. Захар Иванович, не отрываясь, следит за новостями. Идет репортаж об экономическом кризисе в Греции.
Входит хмурый Костя, лезет в шкаф за какой-то книгой, листает ее.
– Соня, – говорит он строго, – ты уже сколько минут с телефоном?
– Я только что! – рассеянно отвечает Соня.
– Сейчас, Кость, – успокаивает сына Захар Иванович. – Новости кончатся, мы с внучкой поиграем… А Евросоюз уже всё, спекся!
Константин с укором качает головой, идет к выходу из комнаты с книгой в руках. Сюжет на экране телевизора меняется.
– И к ситуации в Донбассе, – говорит ведущая.
Костя останавливается, смотрит на телевизор, как на врага.
– У нас в гостях, – продолжает ведущая, – Станислав Харитонов, известный политтехнолог.
Костя сжимает зубы, глядя на самодовольное лицо Стаса.
– Сегодня мы получили доказательства того, – говорит Стас, – что Киев не гнушается ничем ради разжигания конфликта в ДНР. Вот эта особа…
На экране крупным планом появляется фото улыбающейся Оли. Костя рычит сквозь зубы, Захар Иванович охает.
– …неоднократно пересекала разграничительную линию, посещая под видом журналистки то расположение ополченцев, то окопы наемников Порошенко.
Снова на экране Стас. К самодовольству на его лице добавляется брезгливость.
– Но нам удалось выяснить, что эта так называемая «журналистка» еще осенью была гостьей СБУ…
– Ее задерживали? – задает ведущая явно заготовленный вопрос.
– Нет. Слишком уж быстро отпустили. Очевидно, украинские спецслужбы еще тогда завербовали эту «репортершу». И сегодня утром ее поймали с поличным – в тот самый момент, когда она пыталась отравить обед бойцов ополчения ДНР.
Костя хватает телефон, дрожащими руками начинает набирать номер.
– К счастью, часовые оказались начеку, – завершает Стас, – и ликвидировали угрозу.
Новый кадр на экране – Оля, испачканная в грязи, лежит на земле, раскинув руки. Ее тело прошито автоматной очередью.
Костя роняет телефон и делает шаг к телевизору. У него такой вид, как будто он хочет вцепиться в экран. Однако Константина останавливает сдавленный крик в дверях гостиной.
– Оленька!
Костя оборачивается – Людмила Николаевна, бледная как полотно, криво опускается на пол. Растерянный Захар Иванович бросается к ней:
– Люд… Ты чего?
Костя быстро поднимает телефон, нажимает 103 и орет:
– «Скорая»!..
Городское кладбище. Двое мужчин в строгих костюмах – Константин и Миша – стоят перед свежей могилой, в которую воткнуты два столбика с табличками: «Рабцевич Людмила Николаевна» и «Рабцевич Захар Иванович». Даты рождения разные, дата смерти одна.
На Константина страшно смотреть. У него запали глаза, резко обозначились морщины, поседели виски. На лице – трехдневная неровная щетина.
Тяжелое молчание. Миша косится на отца и не выдерживает.
– Слушай, я по телефону не понял. У деда тоже сердце?
– Нет, – ровным голосом отвечает Константин, – он просто умер.
– В смысле? – хмурится Миша. – Врач что сказал?
– Он так и сказал, – не меняет тон отец. – «Он просто умер». И добавил, что так иногда бывает. Сидел в коридоре, ждал свидетельство о смерти. И просто умер.
Снова молчание.
– Я знал, что Олька в Донбасс поедет, – вдруг говорит Миша, не отводя взгляда от могил.
Константину нужно несколько секунд, чтобы до него дошло сказанное. Он медленно поворачивается к сыну и смотрит на него во все глаза. Эмоции возвращаются, и сложно понять, чего тут больше: ярости или изумления.
– Она позвонила, – продолжает Миша, по-прежнему избегая смотреть на отца. – Просила тебе не говорить…
– Ты знал… – глухо перебивает его Константин. – И не помешал… И мне ничего не сказал…
– Как я мог ее не пустить? – угрюмо отвечает сын. – Она бы все равно…
– Ты должен был сказать мне! – кричит Константин. – Я бы поднял связи! Ее бы развернули по пути!..
– Что ты на меня орешь?! – Миша поворачивается к отцу и кричит на той же громкости: – Это не я ее убил! Это не я заварил в Украине всю эту кашу!