Серое зеркальце

Две тени, чернее ночной темноты, скользили за ней, шагах в пяти, невидимые и неслышные, как все тени. Женщина пролезла в дыру, выломанную в заборе. Около недостроенного дома было темно, только тускло светил поодаль дежурный прожектор.

Женщина подошла к бетонной плите, приподнятой над асфальтом, положила хозяйственную сумку на землю и попробовала приподнять крышку люка. Она не поддалась. Женщина пошарила вокруг глазами и подобрала кусок арматуры толщиной с лыжную палку. Всунула её конец в паз на крышке, нажала, чувствуя вспышку боли и злости.

В этот момент одна из теней втекла в её тело струёй чёрного дыма.

И Стасик во плоти вышел в сумрак стоительной площадки.

Женщина бросила арматурину на бетон, поспешно расстегнула «молнию» на сумке и вынула младенца. Младенец был замотан в простыню, покрытую бурыми пятнами, он тяжело дышал, но молчал. Стасик бережно сдвинул грязную ткань с его головки. Ляська увидела, как блестят глаза младенца — он, оказывается, не спал. Стасик взял младенца на руки и поцеловал в лобик. Младенец как-то потянулся, ёрзнул, зажмурился — а когда открыл глаза, они уже светились слабым голубым светом.

Женщина — или фея внутри неё — улыбнулась нежной тёплой улыбкой. Стасик вместе с младенцем нырнул в ночную темноту, а женщина проводила его долгим взглядом, ещё улыбаясь, и принялась за дело.

Она легко отодвинула крышку люка, потом подобрала пару кирпичей, засунула их в сумку, закрыла её на «молнию» — и швырнула сумку в круглый тёмный провал. Удовлетворённо кивнула, когда сумка плюхнулась там, внизу, во что-то жидкое. Задвинула крышку назад, не до конца. Направилась обратно, той же дорогой, какой пришла на стройку.

Фея вышла из неё у самого подъезда. Женщина пошатнулась, но удержалась на ногах. Тяжело оперлась на решётку, отделяющую дверь парадного от выхода мусоропровода, переждала приступ головокружения и тошноты. Ляська опять знала, видимо, потому, что знала фея: женщина решила, что не помнит, не вспомнит, как бросала младенца в колодец с канализационными стоками на дне. Её память отделалась от этих мерзких воспоминаний, как и от самого младенца. Это хорошо.

Женщина отдышалась и вошла в подъезд.

Феи, стоящие на заасфальтированной площадке напротив её окон, переглянулись. Стасик протянул дитя подруге. Теперь младенец был освещён электрическим фонариком над входной дверью — и Ляська увидела его серую мордашку, похожую на каменную головку херувима в лепной гирлянде на старом доме. Фея прижала младенца к груди, и он тихонько довольно загукал, как все дети, чувствующие предельную безопасность.

Ляська поняла, что всё, феям больше нечего тут делать — и они, действительно, взлетели в осиянное лунное небо. Ляська проснулась, ещё ощущая телом струи холодного сентябрьского ветра.

Было позднее утро. В квартире стояла сонная тишина.

Ляська подошла к зеркалу и долго смотрела себе в глаза, изо всех сил сжимая серый медальон в кулаке. Она искала на своём заспанном лице тень каменной серости и голубого неонового света — но не нашла.

Есть хотелось нестерпимо.

Ляська тихо вышла из своей комнаты. Дверь в комнату родителей была приоткрыта, оттуда доносился тяжёлый храп матери и запах дыма, перегара и чего-то тухлого. Ляська прошла на кухню.

На плите стояла кастрюля. Ляська сняла крышку. В кастрюле оказалось какое-то бурое варево, от которого несло сивухой.

На столе валялись куски чёрствого хлеба, бычки, пара стаканов и чайная чашка, пустая консервная банка и шкурки от колбасы. Ляська, внутренне корчась от отвращения, взяла ломоть хлеба со следами чьих-то зубов, отломила надкушенный край, бросила огрызок назад, на загаженный стол, и без особой надежды заглянула в холодильник.

Холодильник был предсказуемо пуст. В нём стояла лишь сковородка с какими-то пригоревшими остатками и жиром на дне, а в ящике для овощей сиротливо лежал кривой желтоватый огурец.

Ляська поскребла сковородку хлебом, сгрызла огурец, морщась от горечи, и ушла из дома.

Ни тени желания идти в училище она не чувствовала, к тому же была голодна.

Некоторое время Ляська бесцельно брела по улице и размышляла, не стоит ли зайти к Вике. Может, Вика угостит её хотя бы чаем? Но напрашиваться на угощение было нестерпимо.

Собирать бутылки тоже было нестерпимо, но когда пара пустых бутылок под скамейкой подвернулись сами собой, Ляська обрадовалась находке, сделав вид для самой себя, что её движения выглядят естественно. Села на скамейку, подобрала, словно между прочим, сразу сунула в торбочку — и никто вокруг не заметил, что Ляська собирает бутылки, как старая бомжиха.

Найти ещё одну — и купим булочку.

Ляська шла, шаря глазами по газону и вдоль поребрика — и тут её окликнули с другой стороны улицы. Парень. Ляська тут же сделала независимый вид, но посмотрела.

Шикарный оказался типчик. В кожаной куртке, в джинсах-«варёнках»… и лицом симпатичный. Чудесно улыбался и махал рукой. И перебежал дорогу на красный свет.