Серп Земли. Баллада о вечном древе

Иной раз невозможно было рассмотреть, угадать эту схватываемую отцом необычность в обычном — показывал ли он на малиново блестевшую и дрожащую от поплавка гладь реки, радовался ли песне жаворонка над зеленеющей озимью… Смутно можно было догадываться только об одном — теперь, на склоне лет, отец отсчитывал жизнь совсем по другому масштабу, чем раньше. То, что в молодости казалось незначительным и мелким, сейчас для него выглядело укрупненно и красочно. Но может быть, это и в самом деле было так? Или такое чувство и видение внушалось приближением старости, когда люди живут не грезами грядущего, а бесконечно дорожат драгоценными мгновениями настоящего, ибо даже прошлое, каким бы ни было оно большим, только тень, только длинная тень, как от высоких и безмолвных деревьев, под которыми шли они тогда.

Лес был так таинственно тих, звезды светили так радостно ярко, что, ощущая значительность минут, отмериваемых лишь мягким поскрипыванием шагов, он подумал: «Сейчас отец скажет, не может не сказать своей все чаще и чаще повторяемой фразы».

Но отец молчал, а в снежной, пылающей голубым светом тишине послышался восхищенный голос матери:

— Ишь ты, как вызвездило! Хоть иголки подбирай…

Она одна сказала за всех, и эти ее слова, выпавшие из восторженного молчания, заставили остановиться и запрокинуть голову к огромному, как бы воспарившему над лесной поляной небу.

Звезды, казалось, сочились светом. Они так крупны, что до них хотелось дотронуться, даже самые мелкие были совсем низко — только дотянись и сорвешь, но самым удивительным было то, что в этом сиявшем сверху океане звезд угадывалась какая-то осмысленность, словно бы вырисовывались узоры, какие-то рисунки и письмена, которые зажглись для того, чтобы их прочитали.

Не без бахвальства, мысленно проведя прямую от Полярной звезды и дальше, показал он родителям на Кассиопею — несколько ярких звездочек, как бы присыпанных поземкой Млечного Пути. Тут же представилось интересным рассказать о мифе, связанном с этим созвездием. Считается, что оно изображает либо саму царицу, либо ее трон. Потом он отыскал еще три знакомых созвездия, отмеченных преданиями, и их героиней тоже была Кассиопея. Да, да, та самая красавица, что разгневала морских нимф, в ревности к неописуемой ее красоте уговоривших бога моря Посейдона наслать морское чудовище Кита. И вот тут-то и показала Кассиопея свое истинное лицо. И ее муженек Цефей — вот он рядышком мерцает — тоже оказался хорош. Чтобы умилостивить Кита, они решили принести ему в жертву свою дочь Андромеду и велели приковать ее цепями к скале. Если бы не Персей, который убил Кита, не видать бы нам больше Андромеды. А то вон сияет себе, радуется вместе со своим избавителем, со своим нареченным…

И он тянулся, показывал на три яркие звезды, образующие как бы талию Андромеды…

— Придумаешь тоже, — покачала мать головой.

А он, подбадриваемый их интересом и каким-то очень послушным слежением обоих за его рукой, торопливо начал рассказывать то, что знал об Андромеде, такой же галактике, как и наша, гигантском скопище миллиардов звезд, удаленных от нас на полтора миллиона световых лет. Где-то там, в едва заметной россыпи, миллионы таких же, как наше, солнц, и где-то там, в немыслимом далеке, быть может, такая же, микроскопически невидимая, кружится Земля.

— Трудно себе представить, — промолвил отец, — такие расстояния…

Мать учтиво помалкивала, поглядывая на звезды, как показалось, с остывающим уже любопытством. Нет, она сейчас, наверное, думала совсем о другом, не имеющем отношения ни к Возничему, ни к Близнецам, которые он с видом ученого сына открывал и открывал непросвещенному в отношении созвездий их взору.

— А ведь у меня, сынок, была своя звездочка, — вдруг осторожно перебила мать и повернулась к отцу. — Помнишь, в Иванове над прудами всходила?

— Ну как же не помнить, — смягченным голосом отозвался отец. — Только вот как зовут ее, честное слово, не знаю.

— Зо́рница, — сказала мать, — от стариков пошло, так и звали — зо́рница.

И, улыбнувшись чему-то очень далекому и радостному, отец пояснил:

— Мы по этой самой зо́рнице, как по часам, жили. Часов-то наручных не было. Бывало, как зо́рница взойдет над барским прудом, так, значит…

— Это не зо́рница, — осененный догадкой, тут же поправил он отца, — это Венера — самая яркая из планет. Появляется на западе и светит не своим, а отраженным светом Солнца.