Серп

Возможно, все это вызвало бы громкий писк на радарах Роуэна и Цитры, если бы Верховный Клинок не объявил следующий пункт повестки — дела, связанные с учениками.

Нетерпеливой Цитре очень хотелось схватить руку Роуэна и сжимать, пока та не занемеет, но она сдержалась.

Роуэн, с другой стороны, последовал примеру их наставника. Он глубоко вдохнул, затем выдохнул и попытался прогнать тревогу прочь. Он изучил все, что мог изучить, узнал все, что мог узнать. Он постарается сделать все наилучшим образом. Если сегодня его постигнет неудача, возможностей исправиться будет еще более чем достаточно.

— Удачи, — сказал Роуэн Цитре.

— И тебе, — ответила она. — Давай сделаем все так, чтобы серп Фарадей гордился нами!

Роуэн улыбнулся и подумал, что было бы неплохо, если бы Фарадей тоже улыбнулся Цитре, но учитель этого не сделал. Он не отрывал взгляда от Верховного Клинка Ксенократа.

Сначала были вызваны кандидаты на звание серпа. Таких оказалось четверо. Вчера вечером они сдали свой последний экзамен, оставалось только рукоположить их. Или не рукоположить — кому как. Поговаривали, что пятый кандидат вчера провалил последнее испытание. Его (или ее) даже не пригласили на конклав.

На красных бархатных подушках вынесли три кольца. Четверо кандидатов переглянулись: хотя они и прошли свой последний тест, одного из них отправят домой с позором.

Серп Фарадей повернулся к соседу и сказал:

— С последнего конклава только один серп выполол себя, и все же сегодня собираются посвятить троих… Неужели за четыре месяца население так выросло, что нам нужны два дополнительных серпа?

Серп Мандела, председатель аттестационной комиссии, вызвал одного за другим троих избранных. Все они поочередно опускались на колени, Мандела произносил несколько слов о каждом из них, а затем вручал кольцо. Посвященный надевал его на палец и поднимал руку, демонстрируя перстень конклаву. Зал отвечал положенными случаю аплодисментами. Затем новый серп объявлял, какого выдающегося деятеля прошлого он выбрал себе историческим покровителем и чьим именем он теперь будет называться. Конклав аплодировал каждому объявлению, принимая в свои ряды серпов Гудолл, Шредингера и Кольбера.

Когда трое новых серпов покинули подиум, на нем, как и предсказывал серп Фарадей, остался тот самый парень без тормозов. Аплодисменты утихли. Серп Мандела сказал:

— Рэнсом Паладини, вас в серпы решено не посвящать. Куда бы жизнь ни повела вас, мы желаем вам успеха. Можете идти.

Парень несколько секунд помедлил, как будто надеясь, что это шутка. Или еще одно, последнее испытание. Потом губы его сжались, лицо покраснело. Под абсолютное молчание зала он быстро прошагал по центральному проходу, толкнул бронзовые двери (те жалобно скрипнули) и вышел.

— Ужас, — сказала Цитра. — Могли бы хоть похлопать ему за попытку…

— Недостойные не заслуживают поощрения, — отрезал Фарадей.

— Один из нас уйдет тем же путем, — указал Роуэн. Он решил, что если это выпадет ему, он не станет торопиться. Идя по проходу, он будет пристально смотреть в глаза и кивать каждому, кто попадется на пути. Если его выкинут отсюда, он уйдет с высоко поднятой головой.

— Остальные ученики теперь могут выйти вперед, — сказал Ксенократ. Роуэн и Цитра поднялись, готовые встретиться с любым испытанием, предназначенным им коллегией.

• • • • • • • • • • • • • • •

Уверена, что люди все еще боятся смерти, но их страх — лишь сотая доля того страха, который они испытывали раньше. У меня есть основания так говорить. При текущих квотах вероятность того, что человека выполют в течение следующих ста лет, составляет всего один процент. Это означает, что для ребенка, рожденного сегодня, шанс оказаться выполотым прежде, чем ему исполнится пять тысяч лет, составляет лишь 50 процентов.

Конечно, поскольку мы больше не считаем годы, никто, кроме детей и подростков, не знает, кому сколько лет, иногда даже и собственного возраста не помнят. Знают лишь, что им столько-то плюс-минус десяток-другой лет. Я, пишущая эти строки, могу сказать, что мне где-то между ста шестьюдесятью и ста восьмьюдесятью, хотя мне не нравится выглядеть на свои годы. Как и все прочие, я по временам поворачиваю за угол и существенно откатываю назад свой биологический возраст, но, как и многие другие серпы, ставлю рубеж не моложе сорока. Только действительно молодым серпам нравится выглядеть молодыми.

На сегодняшний день самому старому на земле человеку около трехсот лет, но это только потому, что мы еще недалеко ушли от Эпохи Смертности. Интересно, на что будет похожа жизнь через тысячу лет, когда средний возраст составит около тысячи? Станем ли мы, словно сыны эпохи Возрождения, мастерами по части всех наук и искусств, потому что у нас было время их постигнуть? Или скука и рабское следование рутине будут мучить нас еще острее, чем сегодня, — и к чему нам тогда бесконечная жизнь?

Я мечтаю о первом, но подозреваю последнее.

— Из дневника почтенного серпа Кюри

14 Одно маленькое дополнительное условие