Серпантин

— Мои? Аки-паки, Доплер! По-моему, это твои... Ты же мне и рассказал этот анекдот. Ты скажи наконец, в чём состоял твой эффект?

— Который из них? У меня их было много.

— Главный! Названный в твою честь.

— А, это... Это вообще из другой оперы. Из волновой физики. Я тут совершенно ни при чём.

— Но что это такое, ты можешь сказать?

— Повышение частоты волны... При приближении источника к наблюдателю... Или что-то в таком духе... Я уже не помню!

— И где это видно в твоих фильмах?

— А нигде. И никак не надо понимать. Просто один известный кинокритик блеснул в статье остатками своего физического образования. Так и пошло с тех пор. Надо было бы говорить о «стиле Доплера», не правда ли? Но с его лёгкой руки все всегда говорили только об «эффекте». То есть это просто синомим стиля...

— А может, эффект всё-таки был, а ты мне не хочешь его выдавать?

— Ты сегодня какая-то подозрительная... Нет никакого эффекта... По крайней мере, в фильмах Доплера... А твоё «таки да» напомнило мне сейчас другой анекдот.

— Какой?

— Китайский. В юности он думал, что горы — это горы, реки — это реки... Потом понял, что реки — не реки и горы — не горы... А в старости понял, что реки — это таки да реки. А горы — таки да...

— Не смешно.

— ... горы. Да? Ну, допустим, что нас обманули... Или себя обманули тихоречивые старцы, завещавшие нам лишь туман для обмана... Просветлённость — всего лишь обдуманное тупоумие... Мудрость — знание мёртвых тайн, бесполезных во мраке, в который они всматривались... Поэтому говорите не о мудрости стариков, но об их слабоумии...

— Это откуда?

— Но камеры-то нет. Камеры нет, понимаешь? Рельсы проложены, а камеры нет. Укатилась, мать её за ногу! Туды её в качель! — говоря это, Доплер подбрасывал вверх обе руки. И тут же ронял... Лена подумала, что он ведёт себя как старый расшумевшийся пеликан...

— Эк ты развеселился, Доплер... А кто тебя знает, может, она у тебя зашита кой-куда... Как у шпионов. Или как у алкоголиков — ампула?

— Так они же наоборот — пить тогда не могут!

— Я-то их знаю, Доплер, они потом всё равно пьют, ещё как... Короче, я больше не хочу это слышать. Что ты хочешь со мной забыть все свои фильмы... А может, я тебя за них и полюбила, ты об этом не подумал?

— Мне приятнее было думать, что за что-то другое... Что важнейшим из искусов для нас являлось... не кино... И потом — ты же не видела ни одного моего фильма. Когда мы познакомились, ты ни одной моей картины не видала!

— Ну и что? Может, это уже и не нужно было. Достаточно было увидеть тебя... Может, ты весь из них состоишь... Ты весь уже из целлюлита, Доплер.

— Ну спасибо тебе, моя радость, моё солнышко!

— Я не то хотела сказать. Ты что, обиделся? Я оговорилась, из целлулоида... Ну где у тебя целлюлит, Доплер, ты что? Это у баб...

— Я потому и обиделся. Я, по-моему, ещё вполне... Гуттаперчевый мальчик.

Доплер вдруг взял свою левую ногу в руки, медленно завёл её себе за голову и положил на шею.

— Доплер, ты в своём амплуа!

— Что ты хочешь сказать?

— Не знаю. Так моя бабушка говорила: «он в своём амплуа».

— А не «в своём репертуаре»?

— Может, и так... Ты прав — в репертуаре.

— Или тогда уже: «это его амплуа»... Но с чего это она обо мне так говорила?

— Ты что, с ума сошёл, Доплер? Не о тебе, конечно, она же тебя не знает.

Огни, мелькавшие раньше где-то вдали, теперь приблизились к поезду и оказались пылающими скирдами, которые горели длинными цепочками, уходящими назад, в глубину ночи... Доплеру казалось, что они образуют гигантские буквы... Что поезд подлетает к чёрной планете... Где их встречают огненными словами... Но он уже не может их прочесть... Слишком близко подлетел... «И чертят знаки огневые...» — вспоминал Доплер...

— Лен, я хотел тебя спросить.

— Спрашивайте — отвечаем.

— У тебя был родственник-математик?

— Да нет. Что-то я такого не припомню.

— Когда я учился в институте, был такой учебник. Хотя на самом деле это был не учебник...

— А что это было?

— Это был решебник, Лен. Да-да. Был знаменитый задачник Демидовича, а профессор Ляшко — может быть, он к тому же был академиком, я не помню, перерешал все задачи этого задачника и выпустил под своей редакцией сборник решений. По принципу: после нас хоть трава не расти...

— Почему это?

— Потому что на задачнике Демидовича выросло не одно поколение студентов. А когда появился решебник... Каждый получил возможность взять и списать оттуда решение. То есть задачи теперь были не задачи... — Доплер, казалось, ещё что-то вспомнил и умолк.

— Доплер, ау! What's your point?

— И вот ещё какая была незадача... Вскоре после появления учебника Ляшко Демидович умер.

Лена сидела молча, ожидая, что Доплер ещё что-то скажет.

— Доплер, и ты всё время думал, что это был мой родственник?

— Да нет, я всего один раз об этом подумал...

— И не сказал?

— Тебя в тот момент дома не было.

— И ты поэтому начал звать меня по фамилии? Я как знала, когда с самого начала этому препятствовала!

— Ты ведь зовёшь меня Доплером. Почему тебе можно, а мне нет?

— Это же у тебя не фамилия, а псевдоним...

— Псевдо-нимб...