Двадцать шестого Володя Чугунов пришел ко мне с письмом от родителей (письмо не мне, ему конечно было) и сказал, что в Ярославле выставлен на продажу небольшой механический заводик, так что если мне надо… Судя по тому, что заводик делал вагонные оси, мне было надо, и пришлось ехать в Ярославль – первым же поездом, уходившем из Царицына в Москву в четыре пополудни.
А утром первого марта в гостиницу в Москве мне принесли срочную телеграмму от Мышки: неожиданно началась весна.
Глава 23
Василий Васильевич Бояринов довольно откинулся в кресле. И довольству этому были две причины. Первая – что он смог помочь старому другу в небольшом, но, видимо, важном для него деле. А вторая – что в результате друг, с которым они не виделись вот уже лет пятнадцать, скорее всего приедет в гости.
Познакомился Василий Васильевич с Сергеем Игнатьевичем еще на Турецкой войне. Именно тогда штабс-ротмистр встретился с поручиком Водяниновым. Поручик вел дело по поводу возможного хищения выдаваемых на пропитание солдатам средств – и благодаря ему эскадрон Бояринова к Никополю подошел не только сытым, но и полностью обеспеченным фуражом и амуницией. Настолько обеспеченным, что с марша пошел в атаку и первым ворвался в город – за что сам Бояринов получил первого Георгия.
Офицеры подружились, и, хотя после войны служба разнесла их в разные концы Империи, постоянно переписывались, а иногда и встречались. Чаще – неофициально, а однажды – снова по служебным делам. Причем инициатором этой "служебной" встречи был Сергей Игнатьевич, и именно во время нее он совершил единственное, по-видимому, серьезное должностное преступление за всю карьеру.
Узнав, что Екатерина, жена друга, больна чахоткой, он напросился на проверку дел в гарнизоне Батума, где в то время служил Бояринов – и там, поймав на крупных махинациях поставщика, греческого купца из Крыма Патракиса, отпустил грека, вынудив того "подарить" Бояринову дом в Феодосии: крымский воздух считался спасением для чахоточных. Боярский подал в отставку, переехал с женой в Крым – и это дало Кате еще десять лет жизни.
Поэтому, получив от Водянинова письмо с просьбой о небольшой помощи, ротмистр в отставке и член городской управы Бояринов приложил все усилия для того, чтобы ее оказать. Все же усилий понадобилось немало, пришлось долго уговаривать уездных чиновников, а кое-кому просто дать денег. Но сейчас все хлопоты закончены, уездная комиссия приняла нужное решение и даже все необходимые бумаги были в канцелярии подготовлены. Василий Васильевич достал из стола в своем кабинете письмо, близоруко прищурясь, еще раз прочитал адрес, и вздохнув, встал с кресла. Чтобы дело полностью закончить, осталось лишь послать телеграмму, но до почты еще дойти надо – а по такой жаре и молодому ходить тяжко, что уж говорить о стариках…
В Ярославль я приехал ровно в полдень. Москва – город купеческий, а Ярославль – основной московский порт, через который проходило чуть ли треть московских грузов. Поэтому первый поезд из Москвы в Ярославль отправлялся в шесть утра. И в поезде было всего два зеленых вагона (третьего класса), но по четыре желтых (второго) и синих. Вот в синем я и ехал. Думая о том, как несправедливо поступила со мной судьба, в первую мою поездку на поезде подсунув старый, разбитый вагон второго класса. Я и сейчас мог бы с комфортом ехать вторым классом – на Ярославской дороге старых вагонов просто не было, но меня встречали хозяева завода, и приходилось "держать марку".
Поэтому больше я все же думал о продаваемом заводе. Точнее, о том, что я с ним делать буду. Мысли были разные – но мысль о том, что завод можно и не покупать, в голову мне так и не пришла.
На вокзале меня встретил приветливый, дорого одетый молодой человек, представившийся Валерием Афанасьевичем. И по дороге на завод рассказал, почему он его продает:
– Заводчик из меня никакой, я сам врач. Отец думал, что завод брату отойдет, но он умер еще в начале прошлого года, а месяц как раз назад владельцем завода стал я. У отца-то все работало, он знал кому он делает и что, где все необходимое покупать, как с рабочими ладить – а сейчас завод просто стоит. Рабочих я собираюсь рассчитать, да они всяко уж третью неделю на завод не ходят – делать им нечего. А жалко – отец говорил, что рабочие у него лучшие в городе. Так что заплатил я оценщикам – и объявление дал. Вот только никто, кроме вас, и посмотреть не захотел… вот, кстати, мы и приехали.