Серпомъ по недостаткамъ

Весь февраль и март не покладая рук трудились не покладая рук работницы нового моего производства. Хорошо еще, что осенью был выстроен детский сад-ясли для детишек их рабочего городка и жены рабочих тракторного и судостроительного заводов оказались свободны. Но все рано пришлось нанять десяток столяров для моего "деревяшечного" производства, чему очень не обрадовались несколько Царицынских древопромышленников: у меня, хотя жилья свободного для рабочих и не было, репутация среди местного пролетариата была безупречной, и лучшие мастера с завода Максимовых и с завода братьев Голдобиных решили, что мое предложение отвергать не стоит, а с жильем и подождать можно. Впрочем, сманиванием рабочих занимался Василий Иванович Якимов, чей завод я "сожрал" еще прошлой весной. Легко так сожрал — просто пришел к нему и предложил его заводик мне подарить. Правда взамен я предложил ему стать директором уже моего деревяшечного цеха, со стандартным окладом в тысячу рублей, что, хотя было вроде как и немного меньше его прежних доходов, но меньше очень не на много. И гарантированно. Да и прочие бонусы были немаленькие, так что теперь всю "деревяшку" я тоже делал сам. Да, сам — и сам сделал две тысячи красивых деревянных ящичков с красивой передней стенкой, напоминающей полуоткрытое жалюзи.

Последнюю декаду марта рабочие, занимающиеся электропроводкой на заводе и в городке, прокладывали новую сеть по всем жилым кварталам, а первого апреля в шесть часов утра рабочих разбудил вовсе не заводской гудок.

Гудок, о котором часто упоминали в старых книжках и фильмах, был народу необходим хотя бы потому, что на весь Царицын, к примеру, будильников было хорошо если штук десять. Причем все — вовсе не у рабочих. Рабочих же поднимал именно заводской гудок. Штука хорошая, но этот самый гудок отличался на редкость низкой избирательностью и будил всех в радиусе километра (а то и дальше). К гудкам привыкнуть удалось довольно скоро и, точно зная, что "это не мне", я просто поворачивался на другой бок и продолжал спать дальше. Но все равно — мешает.

Так что первого апреля гудок не прогудел. Вместо него уже я, довольно вредным голосом, произнес в микрофон "Доброе утро, начинаем утреннюю гимнастику!", а два пятисотваттных усилителя разнесли мой голос по трем тысячам динамиков "трансляции". А затем — после того как я перещелкнул тумблер — зазвучал записанный несколько дней назад на магнитофон местным любительским оркестром "Марш Авиаторов". Без слов, конечно.

Два "стеклянных самовара" первое получасовое включение отработали отлично. "Самоварами" лампы прозвала Машка — и не зря: КПД у этих ламп был хорошо если процентов пятнадцать, и из сети жрали они киловатта четыре — большая часть из которых тратилась на нагрев самой лампы. В сварочном аппарате это было не сильно заметно — включение на полсекунды раз в пару минут лампу перегревало не сильно, а для постоянной работы на режиме пришлось изобретать водяное охлаждение от водопровода. Хорошо, что у Камиллы мне рассказали про йенское борное стекло, из которого стеклянную посуду для химиков делали. И не только посуду, так что "самовары" не лопались. И первая радиотрансляция удалась — вот только на работу опоздали все до единого рабочие: сначала они дослушали трансляцию до самого конца, и потом еще некоторое время обсуждали "новое чудо от Александра нашего Владимировича".

Мне же первое апреля запомнилось совершенно другой шуткой: мои "военные инженеры-артиллеристы" закончили изготовление сразу двух вариантов "ГАЗ-51". Один — вполне знакомый мне "ГАЗ", второй — на метр двадцать длиннее и трехосный, но уже с грузоподъемностью в четыре тонны. Еще на втором была пятиступенчатая коробка передач, обеспечивающая на первых четырех более сильный момент, но в целом унификация машин была очень высокой. Вот только шестицилиндровый мотор они сделали не V-образный, а рядный, объяснив свое техническое решение очень просто:

— Так на станок-то теперь и шестицилиндровый блок влезает, а рядный мотор и делать проще, и обслуживать.

Прокатившись на обеих машинках, я отправился в контору — Мышка и Водянинов обещали мне какой-то "сюрприз", но, вроде бы, приятный. Хороший получался день — первое апреля тысяча девятьсот второго года: один приятный сюрприз за другим. Но вот перед сюрпризом от бухгалтерии я получил еще один: в конторе меня ждали Портнов и Леонтьев. И от них я ожидал чего-то приятного: снег (включая насыпанный за зиму снежными пушками) стаял довольно рано, но не быстро, вода впитаться в землю успела. Да и посевная уже началась, и началась успешно: все-таки только в районе Царицына на поля вышло пятьсот с лишним "Т-40", а всего по разбросанным в разных концах страны кускам моего поместья их уже за тысячу было. Однако в этот раз я оказался в корне не прав:

— Ну что, Александр Владимирович, — начал Василий Павлович без лишних предисловий, — можно посевную отменять?

— Ну, если вы так говорите… как отменять? Почему??