Серые

─ Тятя, а я тоже хочу картинку рисовать.

─ А что бы ты нарисовала?

─ Солнышко. Оно какое?

─ Круглое, жёлтое. Я тебе, Куколка, царапки сделаю и карандаш жёлтый куплю, а пока угольком порисуй. Вот так ручкой поводи. ─ Вася осторожно накрыл огромной ладонью крошечную руку девочки, и они вместе обводили в воздухе круги, большие и маленькие.

─ Тятя, а ты глазками достаёшь до солнышка?

─ Смотрю, прищурюсь, а смотрю.

─ Тятя, не надо мне царапки. Сделай мне палочку, чтобы я до солнышка достала.

─ Не могу я такую длинную палочку сделать, доченька, и никто не может.

─ Значит, я солнышка никогда не увижу, ─ плакала девочка.

И Вася плакал с Куколкой, не увидать ей солнышко из своей темницы.

Росла Куколка, не сдавалась. Уж и нитку в иголку научилась вдевать.

─ Как так? ─ изумлялся Вася.

─ Тятя, а я ушко у иголки нащупаю язычком да поймаю и зажму между губами, а нитку как сахарок всасываю, ниточка послушная, тянется за моим дыханием. Ты мне только иголки купи с ушком побольше и ниточки не толстые. Я тебе и рубахи шить стану.

***

Мотя долго брёл следом за Марвухой: пробирался по кустам смородины дикой, что шибала в нос духом медовым, терпел шлепки по морде крапивы кусачей. Шатался как пьяный: то ли от запахов, то ли от девки и её ног загорелых. Марвуха юбку высоко подоткнула, чтобы шибче идти. Хоть и нарядный Мотя, в новой красной косоворотке и в просторные штаны обряжен, а всё же не смел он Марвухе показаться на глаза. В собачьем обличье она бы его увидала и за ухом почесала, а тут на тебе — парень незнакомый с шаром кудрявых волос и бакенбарды длинные до шеи. Нет, за такое явление излишней шерсти на незнакомце может и оплеуху девка отвесить. Об оборотнях страшилки слагали. А клыки куда девать? Не подпиливать же, как Вася?

Когда-нибудь губы придётся разжимать для разговора с Марвухой. Человеческая речь заковыристая. «Рот ворочать — не пасть разевать», ─ подначивала мамка их с Губастым.

Серая против того, чтобы они с Губастым за человеческими девками бегали. Ищите, говорила, своих сук-оборотней. Кого-нибудь из собачьего рода обещала найти. Губастому всё равно, хоть из беличьего гнезда, а Мотя прикипел душой к Марвухе, пусть и рябой её обзывали. Мотя любил крапины на её щеках, зря она свёклой их мазала. Серая стращала, что не может человек себя от оборотней-злыдней защитить, и про Полюшку вспоминала, мол, полукровки начнут рождаться хилые да помирать не взрослея.

Марвуха характерная, ядрёная и от медведя отобьётся. Сердце Моти стучало и стучало, когда глаза замечали бойкую девку с крапинами на розовой морде, а нос чуял её солоноватый с кислинкой запах, похожий на томлёную бруснику в кадках у деревенских.

Марвуха резко остановилась, развернулась и посмотрела в сторону куста, где Мотя затих, да видно было его красную рубаху, будь она не ладна.

─ Выходи уж из своего логова, шпиён! ─ позвала девка.

«Эво, насмешница, ещё и куражится. Уж заметила, так и раньше бы надо позвать. Вон как далеко зашли, ─ роптал про себя Мотя, а сам уже бежал навстречу Марвухе, готовый перекинуться на четвереньки и запрыгнуть ей на руки, как неразумный щенок. А потом резко остановился в нескольких шагах от неё.

─ Чего застрял столбом? ─ обиженно выпятила на него светлые глаза Марвуха, теребя на животе подвязки подола. И вдруг юбка упала на траву, и сердце Моти жахнулось туда же со всего разгона. Дыхание у Моти остановилось, и он одним прыжком свалил девку да и покрыл её, как кобель суку.

А она под ним трепыхалась, распаренная, малиновая, податливая, но не было в ней покорности собачьей. Ненасытная Марвуха, оседлав Мотю, ещё долго елозила по нему гладким мясистым телом. А потом они перевились каждой выпуклостью телесной туго-натуго, как снопы ржаные, и дико захрапели, посвистывая от избытка дыхания.

Мотя, когда домой пришёл, очень доволен остался, что не пришлось даже и разговаривать с Марвухой. Серой с Губастым — ни слова. Что он, дурак, что ли, о таком счастье, да словами?! Ему рычать охота или скулить, лишь бы служить Марвухе, спать с ней в облипку, тесно прижавшись хоть в каком обличье. Всё-таки сердце у него больше пёсье. А хоть бы и так, согласен Мотя быть Марвухиным псом и Серую не послушал бы.

***

Вася торопился, из города бежал шибко напрямик через поле в обход деревни, ближним путём к покосившейся избе Серой.

«Как посмел Мотя? Увёл слепенькую, не испросив разрешения», ─ успокаивал Вася своё тревожное сердце, хотя чуял, что не видать ему больше куколки.

Серая в бабьем обличье глядела в окно, заметив бегущего что есть духу Васю, сразу всё поняла.

─ Удалось, утащили?! ─ ошарашила вопросом Серая, а он так надеялся, что Куколка здесь, в этой разношерстной ватаге, смеётся и играется.

Вася плюхнулся на лавку и всё не мог отдышаться. Серая подала ему квасу и без лишних расспросов предложила выступить единой стаей на волчью свору. Она возмущённо бросила:

— Просто теперь им дитё выращено, уход и догляд не надо. — Но увидев, что Вася совсем сник, погладила его по голове и пообещала, что всё будет хорошо.