К тому же, во всём отношении к союзникам у буров сквозило какое-то пренебрежение. Они выслушивали рекомендации офицеров-добровольцев, не буров, приехавших воевать за них из разных стран, но несмотря ни на часто высокие звания, ни на реальный, очень серьёзный опыт этих офицеров, следовать предлагаемым планам они категорически отказывались.
И чем дальше шла перебранка с бурами, тем больше сатанел сам Григорий. Особенно глядя на их "стоические" хари, безучастно выслушивающие то, что им говорят.
- Поймите, сейчас уникальная ситуация! - с жаром убеждал он Кронье, сидящего в раскладном стуле напротив него. - Мы можем разгромить Метуэна, причём так, что на его армии можно будет поставить крест. Её больше не будет существовать! И если пойти дальше, англичане просто не успеют сформировать новые армии против нас. Но нужно ударить именно сейчас и наиболее решительно!
Григорий замолчал. В наступившей тишине было слышно только лёгкое хлопанье на ветру полога палатки, в которой они сидели. Кронье же только хмурился.
Григория не смущал обычный "цивильный вид", в котором Кронье щеголял перед своими войсками. В нём он больше походил на какого-то столичного чиновника, нежели на генерала весьма грозной армии. Грозной, особенно сейчас, когда и артиллерии у них серьёзно прибавилось, и карабинами "Маузер" вся эта орда вчерашних фермеров была вооружена поголовно. К тому же, благодаря поставкам боеприпасов из Германии, у буров не было их недостатка.
И ведь реально: сейчас, в этой битве, мог произойти тот перелом в войне, который так долго готовился и братьями, и германцами (которые весьма серьёзно были заинтересованы в как можно большом ущербе своему извечному врагу), и всеми теми добровольцами от разных народов, кто проливал кровь за чужую, для них свободу.
Однако Кронье продолжал молчать. И в этом его молчании было что-то от каменной стены. Холодной и безучастной ко всему, что происходит вокруг. И это бесило ещё больше.
Но совсем вводило в ярость осознание, что если упустить шанс, то он не повторится. И усилия Григория, и усилия брата, который изрядно рисковал раскрыть тайну их яхты, топя конвои англичан, пойдут прахом.
И эта ярость таки сломала в нём то, что он до сих пор считал неприкосновенным. Вот никак он не хотел, даже намёками, наводить буров на мысль, с кем они реально имеют дело, и что братья реально знают.
Даже эскапады Натин с её прогрессорским самолётиком он умудрился скрыть, списав всё на "тайные войска" и "тайное оружие", которое у него есть.
Насчёт "тайных войск" для буров и так было "всё ясно". РДГ русских довольно хорошо проредили ряды англичан в тылу. Развязав такую "рельсовую войну", что казалось чертям в аду тошно станет. На эти же "тайные войска" они списывали часто поразительную осведомлённость и о дислокации противника, и о том, что могло произойти и происходило на полях сражений.
Григорию очень не хотелось развенчивать у буров эти благостные мифы. Но... "Шанс! Он не получка, не аванс..." как поётся в хорошо известной песенке. И его сейчас упустить... Ведь всю оставшуюся жизнь жалеть придётся!
Григорий резко выдохнул, как будто приготовился нырять в ледяную воду, резко успокоился и уже совершенно иным тоном сообщил.
- Хорошо! У меня есть что сообщить вам, но... Лично.
Вот тут маска лица Кронье слегка "треснула", проявив лёгкую заинтересованность.
Григорий же просто многозначительно посмотрел в сторону двоих присутствующих при разговоре офицеров-буров. Чуть поколебавшись, Кронье кивнул им и они молча вышли из палатки. Можно было быть уверенным, что их не подслушают. На этот счёт страшно религиозные буры были очень щепетильны.
- Вы уже видели, что мы часто бываем... даже слишком хорошо осведомлены. - начал Григорий. - И ваши подчинённые списывали всё это, до сих пор, на некую разведку, что мы имеем.
- А на самом деле? - приподнял бровь Кронье.
- На самом деле, разведкой наши знания объясняются лишь частично. Да, у нас есть разведотряды, которые мы, не афишируем. Но главное не в них, а в том, что мы знаем будущее. Знаем, и хотим его предотвратить. И это знание ничего общего не имеет с просто предвидением. Мы именно
Кронье был осведомлён о том, что "Эсторский много говорит о будущем". Он на своём опыте убедился, что "если Румата что-то сказал, то так оно и есть". Но никак не допускал мысли о чём-то сверх объяснений текущих событий обычным предвидением.
Да, это "предвидение" часто было изрядно труднообъяснимым. Но чтобы полковник Румата сам об этом сказал, да её и совершенно прямолинейно...
- Как вы можете знать, что будет? - слегка справившись с первым удивлением спросил он. И в его голосе явственно было слышно сомнение.
- Но мы знаем! - упорно повторил собеседник. - Знаем тот кошмар, что ожидает вас, буров, и конкретно вас генерал, в недалёком будущем, если вы проиграете эту войну.