Серые братья

– Куа номинор люпус[29], – снова сдвинув в улыбке одну сторону загорелого лица, ответил Иероним.

Они закончили завтрак. За дверью послышался шум. Иероним выглянул.

– Каменщики пришли, – сообщил он. – Быстро магистрат прислал каменщиков.

– Однако, пора спать, – сказал, подойдя с заскучавшим лицом к раскрытому шкафу, Вадар. – Целую ночь – допросы, допросы… – Он протянул руку, взял, насколько поместилось в ладонь, золота, опустил взятое в карман, и взял ещё раз. Спросил, не глядя на Иеронима: – Ты идёшь спать?

– Чуть позже, – сказал молодой инквизитор, также подходя к шкафу.

Он засунул руку в самую глубину среднего отделения, вытянул на свет длинный столбик монет, завёрнутых в плотную бумагу, и протянул эту тяжёлый цилиндр, как бы между делом, Вадару. Повторил, вздохнув:

– Чуть позже. Немного ещё поработаю.

Вадар торопливо, чтобы скрыть неудержимый румянец жгучего удовольствия, взяв золотой брикет и спрятав его в рукав, шагнул за дверь.

Когда он удалился, Иероним, выждав несколько минут, подошёл к двери, притянул её плотно и задвинул плоский, широкий, блестящий от масла железный засов. Потом вернулся к шкафу, достал из кармана изогнутый каким-то хитрым коленом ключик с гранёным сечением на конце, отправил этот ключик в недра нижнего отделения и, клацнув в невидимой скважине, стал вращать ключ за коленце. Передний камень в пьедестале, на котором стоял шкаф, дрогнул и стал выдвигаться наружу. Плоская каменная пластина, привинченная к лицевой стороне железного ящика, вышла в комнату почти на пол-ярда. Иероним запустил руку в ящик и, поднимая на свет, стал рассматривать находившиеся в нём предметы. Серебряные и золотые, с самоцветными камнями, браслеты и ожерелья, табакерки, медальоны, перстни; большой золотой крест на длинной цепочке с четырьмя сверкнувшими алым рубинами на концах и огромным, высвечивающим чистой глубокой зеленью изумрудом в центре. Достал несколько запечатанных в плотную бумагу монетных столбиков – гораздо длиннее чем тот, который вручил совсем недавно Вадару. Достал несколько кожаных кошелей. Достал длинный кинжал с огромным рубином на эфесе и ослепительной игрой брильянтов по всей длине рукояти. Достал тонкостенный золотой кубок с четырьмя овальными вставками – картинами из эмали, – искусными и тонкими настолько, что не верилось, что созданы они рукою смертного человека. Достал три нитки крупного жемчуга. Достал старинный королевский золотой знак на цепи. И, наконец – вспыхнувший меловым бледным светом гладкий человеческий череп.

Встал, вытянул перед собой руку с черепом, нижняя челюсть которого была прикреплена к основной кости грубо сработанными стальными скобами. Всмотрелся в чернеющие пустые глазницы. Взволнованно проговорил:

– Здравствуй, бывший кузнец, страж сокровищ! Прими ещё раз благодарность за то, что нашёл секрет этого шкафа. И за то, что сумел сделать новый ключ. Ты не обижаешься на меня, что сжёг тебя без головы? Не обижайся. Ведь ты теперь – страж сокровищ. Посмотри, какая вокруг тебя красота! И это только начало. Если б ты только знал, что обнаруживается время от времени в тайниках домов разоблачённых в ереси богачей! Скоро ты будешь хранить гору сокровищ. Целые сундуки, а, быть может, и целые комнаты! – И вдруг, дёрнув углом рта, прошептал: – а может быть, и дворцы.

Он стоял, смотрел на белеющий в его руке череп, венчающий игру камней и блеск золота, и загорелое лицо его от волнения вдруг сделалось бледным. Оно было бы гордым, если бы примешанное к гордости самовлюблённость не делало его заурядно надменным. Он казался себе существом неукротимым, всесильным, сверкающим, небывалым. Да, он умней и удачливей всех живущих рядом. Он молод. Поэтому его сегодняшние успехи – ничто по сравнению с тем, что вскоре явят миру его мудрость и его сила. Да здравствует инквизиция.

Esse femina

В провинцию, где увеличили налоги, и где случились (хотя и не такие сильные, как ожидалось) волнения, отбыл сам глава трибунала Вадар. Его юный помощник решил, что в его отсутствие заманить епископа в приготовленную ловушку будет гораздо легче. Иероним пригласил епископа на ночной допрос ведьмы, и тот пришёл, и был исполнен неподдельного любопытства.

Епископ мало что знал о регламентах трибунала, но флёр таинственности и мрачных слухов завораживал, и он с охотой принял игру с секретными правилами и загадочными ритуалами.

Он прибыл на допрос не в своих раззолочённых одеждах, а в длинном чёрном плаще с лиловой подкладкой (хвост плаща тянулся за ним, словно шлейф платья за приехавшей к балу аристократкой) и в чёрной бархатной полумаске. Служители трибунала, зная, кто к ним придёт, приготовили мягкое глубокое кресло. Епископ грузно вдавился в него, повозился, устраиваясь и, изнывая от любопытства, стал нервно стучать носком выглянувшей из-под кромки плаща атласной туфли.