Серые братья

– Это – меньшая неудача! Недопустимой неудачей будет их встреча, старика и Солейля. Убей обоих. Скоро станешь главой трибунала, – не сомневайся, я изо всех сил воздействую на умы некоторых священников в Ватикане. Сделай своим искренним другом епископа. Пока ты будешь поставлять ему красивых ведьм для допросов – он в твоей полной власти. А теперь главное. – (Иероним ещё больше подался вперёд.) – Нам нужен гав-вах.

– Что это? – торопливо, с готовностью спросил инквизитор.

– Боль и страдания. Ты – единственный из всех нас, обитателей подземного мира, живёшь в мире Солнца и имеешь власть над людьми. Боль и страдания в солнечном мире – там, у вас – здесь – наша еда. Присылай нам больше еды. Мы голодаем.

– Когда я допрашиваю заключённых, я делаю гав-вах? – быстро поинтересовался Иероним.

– Да. И знай, что гав-вах – это не только страдания тел. Если ты на глазах у связанной матери будешь мучить её ребёнка – из неё выйдет очень жирный гав-вах.

Вторая рука старухи поникла, и второй рог у тени принял заметный наклон.

– Если мы больше не сможем увидеться наяву, – заторопилась тень, – помни: войдя в полную силу, ты должен проникнуть в те страны, где нет инквизиции, и где мы получаем мало гав-ваха.

– Россия и Англия! – быстро ответил Иероним.

– В России тебе ничего не удастся, там пра-вославие. Иностранный священник там и шагу не ступит. Продолжи своё дело в Англии. И, чтобы прибыть туда открыто, добейся сначала англиканской должности в одной из колоний, в Америке…

Ведьма, пискнув жалобно, покачнулась, руки её упали, и в тот же миг опрокинулась навзничь, на камни пола смятая Тень. Иероним вдруг почувствовал, что колдовство ведьмы проходит, и способность двигаться снова вернулась к ногам. Он вскочил, но тысячи невидимых игл вонзились в полыхнувшие болью ноги, – как будто он до омертвения их отсидел, – вскочил и упал лицом вниз. Упала и старуха, отчаянно всплеснув напоследок руками, и это движение отозвалось в стремительно падающей вниз Тени – у неё этот жест выразился в широком взмахе распростёршихся вдруг чёрных перепончатых крыл. Иероним лежал по-прежнему лицом вниз, и вдруг с жутким, пронзительным ликованием ощутил, что он видит сквозь камни пола, и сквозь бутовый старинный фундамент, и ещё, ещё глубже. Он – не такой, как все! Он – могучее существо!

– Я оставлю тебе часть своей силы! – прокричал снизу плывущий удаляющимися кругами ангел мрака. – Жизнь твоя будет долгой! Делай гав-вах, и получишь вечную власть и бессмертие! – И снова из далёких глаз его полыхнула беспросветная мгла.

Иероним долго лежал не шевелясь. Мёртвая ведьма, подвернув руку, лежала рядом. Тихо тлели догоревшие факела. Иероним, в темноте и в тиши, улыбался. Но тишина не была полной: кровь, падающая с изнанки пыточного подвала, приветливо говорила ему: «пок… пок…»

Он встал. Потянулся, словно сладко поспал. Не удивляясь тому, что хорошо видит в темноте, прошёл к выходу. Поднявшись наверх, он встретил тревожно вышагивающего возле тайной двери Гуфия.

– Кричали, – торопливо метнулся к нему Гуфий, – а не разобрать, это там, у вас, – или в помещении для допросов… Я не решился спуститься, – но вижу, что правильно, у вас всё в порядке.

Было очевидно, – он знал, что раздирающий крик шёл снизу, но не спустился из страха. Иероним поднял лицо и взглянул на него. Гуфий, приняв его взгляд, вдруг отшатнулся, как от удара, лицо его побледнело, и он упал на колени, как будто ноги его подсекли сзади мечом. Не обращая на него внимания, Иероним прошёл в комнату для допросов. Он чувствовал в себе такую распирающую его мощь, что боялся произнести слово, – казалось – от этого рухнут стены.

Инквизиторы закончили очередной допрос и, утомлённые, перебирали бумаги. С его появлением все замолчали, впились в него взглядами – и вдруг, побледнев так же, как Гуфий, принялись торопливо креститься и кланяться. Иероним, наклонив голову (она ощущалась в виде неподъёмно тяжёлого куска скалы, массивного, грубого, который двигался на могучей шее с поразительной лёгкостью) посмотрел под ноги. Он стоял в середине широкого, с наплывшими, словно наледь, сгустками, кровавого озера.

Он не знал, сколько он так простоял, склонив голову и улыбаясь. Когда он поднял взгляд – подвал для допросов был пуст. Трещал последний догорающий факел. Кровавая плаха топорщила подлокотники-топорища. Он шагнул и сел на неё, как на трон, – прямо в кровь, понимая каким-то неземным чутьём, что выбор, о котором ангел мрака говорил, как о сделанном, был вовсе не сделан. Он делается сейчас.