Серые камни

— Знаешь, — голос его отдал хрипотцой, — мы ведь все были влюблена в тебя. Рано или поздно это происходило с каждым. Ты всегда отличалась от других женщин. Совершенно не умела заигрывать, не умела краснеть. Даже женственности в тебе было мало, пока ты не расцвела. И все-таки твоя недоступность манила каждого. Недостижимая мечта. Единственная женщина, о которой возможно только мечтать, но нельзя прикоснуться. — Альвия обернулась и хмуро посмотрела на Дин-Одела, не понимая, зачем он говорит ей это. Он продолжил, так и не подняв взгляда на лиори: — Мы все влюблялись. Кто-то быстро остывал, потом увлекался снова. Кто-то страдал, пока не находил ту, которая утоляла печали. Мы все прошли через эту безнадежную любовь. — Райверн усмехнулся: — Даже сражались за право встать с тобой в пару на арене, чтобы показать свою удаль и силу. Кого сегодня приласкает клинок дочери лиора? Сейчас забавно вспоминать эту юношескую дурь. Однако всё это было.

— К чему ты это рассказываешь?

— Я заболел тобой раньше, чем у тебя появилась грудь и округлились бедра, — продолжил Дин-Одел, не обращая внимания на вопрос. — Заглядывался еще на сопливую девчонку, которая пыталась во всем походить на своего отца. Поначалу задирал нос, не желая показать своего интереса. Потом не мог отвести взора и не знал, как привлечь внимания. Даже Богам молился, — риор вновь хмыкнул. — Впечатлительный щенок с дырой в сердце.

— Не хочу знать, — раздраженно отозвалась Альвия, и Райверн, наконец, посмотрел на нее.

Он отлепился от стены и неспешно направился к Перворожденной, не сводя с нее взгляда, в котором затеплились первые искры гнева.

— Не хочешь знать? — полюбопытствовал риор. — А придется, Али, потому что я хочу, наконец, высказать всё, что скрывал в себе эти годы. И если ты не хочешь слушать, то попросту закрой уши, я буду говорить!

Лиори усмехнулась, глядя в глаза Дин-Оделу, и, подняв руки, закрыла уши ладонями. Он коротко и зло хохотнул. Остановился напротив Альвии и продолжил:

— Пока другие мечтали о славе и наградах, я грезил, что однажды твой взор обратить в мою сторону. Я стал замечать взгляды, устремленные на тебя, и это вызывало ревность. С тех пор меня начали именовать главным задирой Борга. Я отбивал охоту смотреть на тебя каждому, в чьих глазах замечал искру интереса. Я стал цепным псом, который оберегал покой своей хозяйки. Та же юная дурость, тебе не было дела до тех, кто глазел на тебя, потому что сама ты всегда смотрела только на своего отца. С обожанием, с восторгом. Ждала его похвалы так же отчаянно, как я ожидал твоей улыбки. Но не вздумай решить, что я ревновал к господину и затаил на него злобу. Он был свят для всех нас. Почитание властителя нам вдалбливали в голову с рождения, ты и сама это знаешь. Лиору принадлежат наши жизни, мы его клинки и сила. Я помню всё, что толковали мне отец и наставник, и моя бесконечная преданность до сих пор принадлежит Эли-Боргу. Я не предатель, Альвия, и никогда им не был. Глупцом, слепцом, влюбленным дураком, да, но не предателем! Я почитал своего господина и сходил с ума по его дочери. Для меня ничего не изменилось. Ничего! Какими бы словами я не прикрывался, кого бы ни назвал господином — это лишь щит для того, что лежит у меня на сердце. Моя душа осталась в Эли-Борге. И всё, о чем я мечтаю — это чтобы ты услышала меня. Клеймо, с которым я живу все эти годы, продолжает жечь мне грудь. Это невыносимая мука — жить с осознанием, что даже для родного отца ты стал поганым выродком. Но еще более невыносимо осознавать, что та, для кого бьется твое сердце, мечтает о твоей смерти. И все-таки я бы сам явился к тебе, если бы был уверен, что перед казнью ты согласишься выслушать меня…

— Довольно!

Альвия убрала бесполезную защиту для слуха, не скрывшую для нее ни единого слова. Она пригнула голову и повела плечами, в который раз живо напомнив Райверну варлаха. В льдисто-серых глазах полыхнула ярость, и стылая корка панциря лиори оглушительно затрещала, ломаясь под натиском всколыхнувшихся чувств. Женщина плавно шагнула навстречу риору. Уголок ее губ дернулся в кривой ухмылке, больше напоминавшей оскал. Перворожденная ухватила Дин-Одела отточенным жестом за подбородок и вынудила посмотреть себе в глаза.

— Стало быть, риор Дин-Одел, вы всегда оставались верны Эли-Боргу?

— Всегда, — твердо ответил Райверн.

— Где ты был во время обеих войн с Эли-Хартом?

— Не на поле брани. В первую я отлеживался в окрестностях Борга. Меня лечила знахарка, потому на исцеление ушло много времени. Во время второй войны Тайрад отправил меня к дайрам, там и пробыл всё время. Даже не знал, что происходит. Он отправил меня заранее, как и перед свадьбой.

— А если бы не отправил? Если бы потребовал доказать свою верность? — Альвия пытливо вглядывалась в глаза риора. — Тебе бы пришлось поднять меч и сражаться против воинов Эли-Борга. Как бы ты повел себя, Райв? Ты знаешь, что твой единственный шанс выжить — это служить Тайраду, убийце господина, которого ты так почитал, что привел к нему убийцу. Так что бы ты сделал, Райв?