Серые пятна истории

– Взять, к примеру, трёх поэтов: меня, Данте и Константина Ваншенкина. Кто лучше? – желчно интересовался он у очередного собеседника и очень обижался, если пальму первенства отдавали не ему, а Ваншенкину.

Часто он задавал себе вопрос, лёжа в постели и слюнявя карандашик в поисках темы для очередного стихотворения: кому на Руси жить хорошо? Ведь даже работая по двадцать пять часов за станком или сражаясь в поте лица весь рабочий день за компьютером с тетрисом, не сильно разбогатеешь! Чтобы купить какой-нибудь заводик по переработке сырья или захудалую нефтевышку в Заполярье, нужны деньги, а где их взять? Стихами заработать? Это ж сколько вёрст бумаги надо исписать, а потом издать и продать! Да ещё заставить публику, избалованную детективами и чернухой, всё это раскупить!

А тут ещё картишки – будь они неладны! – отнимали у поэта всё свободное время. Да ещё женщины не менее скверного, чем у него, характера липли к нему и требовали круглосуточного внимания. Как тут сосредоточишься на вечном?

Было в принципе два пути будущего благополучия. Первый – революционный, то есть обличать в стихах существующую власть, за что можно и получить по полной программе, а прославиться только после смерти. Примеров достаточно, однако такой вариант жизнеустройства Николая Алексеевича в корне не устраивал. Не хотелось ему лезть на рожон. Хоть убей, не хотелось!..

Второй вариант – пробиваться на казённую хлебную должность, пусть и не связанную с творчеством, зато более безопасную, хоть и хлопотную. Вон, Салтыков-Щедрин губернаторствовал! А Тютчев вообще был дипломатом-международником! Про Сергея Михалкова и говорить нечего – тот любую власть окучивал и нос в табаке имел! И никто из них на туалетной бумаге не экономил!

Так ничего и не выбрав, Некрасов помер во цвете лет, не слезая с кровати, обложенный рукописями и недогрызанными огрызками карандашей. Правда, оставил после себя поэму «Кому на Руси жить хорошо», в которой расписал свою трагическую любовь к обездоленному простому народу. Но если повнимательней вчитаться в отдельные строки, то наверняка можно почувствовать, как он втайне завидует всяким державным душегубам и богачам-угнетателям. Ведь ему-то, бедняге, так никогда и не представилась возможность всласть пожить за чужой счёт. А то бы он ещё много чего написал. Но не дай ему бог пожить при советской власти и написать про неё что-нибудь…

Антон Чехов и Тарас Шевченко

Однажды, когда Антон Павлович Чехов прогуливался по ялтинской набережной, к нему подвалил в вышитой косоворотке пьяненький Тарас Шевченко.

– Чтой-то мне личность твоя знакома, – закричал Шевченко, загребая пятернёй мокрые от самогона усы, – говори сей момент, кто ты есть и откудова?

– Писатель Чехов, – вежливо ответил Антон Павлович, – а я вас знаю: ваш портрет в нашей гимназии на стене висел. Вы Тарас Григорьевич Шевченко.

– Висел, говоришь? – нахмурился украинский классик. – И кто же это умудрился меня на стенку повесить? И ещё, небось, эта гимназия была для москалей!

– Как вам, уважаемый, не стыдно! – ахнул Чехов. – Вы такой большой писатель, вас всюду знают – и говорите такие отвратительные вещи!

– А Крым отнимать у незалежной Украины – не отвратительно? А сало наше украинское жрать и потешаться над ним в каждой вашей телепередаче – не отвратительно?!

– Видите ли, Тарас Григорьевич, – почесал бородку Чехов, – везде есть негодяи, которые даже не понимают, что творят. Стоит человеку, каким бы он талантливым ни был, начать выяснять кто лучше – русские, украинцы, евреи или татары, моментально его талант куда-то исчезает, и всё, что он делает, сразу приобретает затхлый душок бездарности…

– Тс-с, не говорите так, Антон Павлович! – Шевченко приложил палец ко рту и осмотрелся вокруг испуганным взглядом. – Вокруг уши! За нами непременно следят журналюги. Если я не буду воспевать нынешние ценности – чтоб им пусто было! – я пропал. Изо всех учебников вычеркнут, как врага независимой Украины, а мне, сами понимаете, куда деться после этого! Ведь и русским писателем меня не особо охотно признают. Разве что податься в какую-нибудь Эфиопию или Парагвай…

– Как я вас понимаю, бедный вы наш Тарас Григорьевич, – смахнул слезинку Чехов, – но смею вас разочаровать: и ко мне приглядываются нынче некоторые – вдруг у меня в родословной какой-нибудь инородец затесался…

– Что бы про нас с вами ни говорили, – вздохнул Шевченко, – мы с вами по одну сторону баррикад. Можете не сомневаться, дорогой Антон Павлович… Вот только когда ещё придётся поговорить по душам? – Он снова оглянулся, расправил усы и покачнулся на ногах, хотя пьяным только старался казаться: – А ну-ка, выметайтесь, москали, из нашего незалежного Крыма! Нечего топтать святую украинскую землю вашими грязными сапогами! И жидов с собой забирайте в Израиль, не место им у нас, вот!..

Володя Ульянов и бурлаки