Серые волки

– Нет, это был не я. Я вообще не имею к этому никакого отношения; да, среди моих помощников есть человек по фамилии Иванов – а где, скажите на милость, нет хотя бы одного Иванова, не в Зимбабве живем-то – в России! Так вот, Иванов в списке помощников депутата Беглова числится, но в интересующий вас день поименованный гражданин по моему поручению производил объезд избирателей на предмет выявления жалоб – что они, избиратели, с удовольствием вам подтвердят. Двадцать восемь живых свидетелей – этого, по-вашему, мало? Это либо какая-то не до конца понятная мне провокация, либо, напротив, чья-то неуклюжая и не особенно умная попытка мне услужить, поднять мой рейтинг. Мне такие способы повышения рейтинга нужны как прострел в пояснице, он у меня и так достаточно высокий. А что до остального – ищите, раз считаете нужным! В конце концов, вам за это деньги платят, а по мне, так и искать незачем: дело прошлое, срок давности по нему уже истек, ценности возвращены – чем плохо?

В конце концов, отказ от незаслуженной славы – тоже реклама, причем редкого в наше суетное время и оттого особенно ценного сорта.

Рассудив так, Илья Григорьевич созвал пресс-конференцию и сделал официальное заявление – спокойное, окрашенное в легкие юмористические тона, уже без намеков на какие-то там провокации, зато с сильным упором на то, что кто-то из его сторонников явно перестарался, оказав своему избраннику медвежью услугу. Свое выступление он закончил призывом к этому анонимному герою выйти из тени и объяснить как следствию, так и общественности, каким образом в его руки попали считавшиеся безвозвратно утраченными сокровища.

Пресса приняла его версию в целом благосклонно; конечно, парочку каверзных вопросов Илье Григорьевичу задали, но он, слава богу, не первый год дремал на заседаниях Думы и изрядно поднаторел в искусстве огибания острых углов, так что все, кажется, обошлось. «Вот тебе, писака хренов!» – подумал тогда Беглов, мысленно сделав неприличный жест в сторону Липского. У него было время подумать, и он очень быстро понял, что эту информационную бомбу подложил ему под седалище именно господин беглый щелкопер. Судя по всему, Француз успел-таки многое ему рассказать, в том числе и то, куда спрятал украденные у коллег по «бригаде Серых Волков» церковные побрякушки и доски. Вся эта история представляла собой именно провокацию – грубую, примитивную подставу, устроенную с единственной целью: заставить уцелевших членов стаи перегрызть друг другу глотки.

Отчет о пресс-конференции напечатали в нескольких серьезных газетах и передали по двум или трем столичным каналам. Трансляция закончилась полчаса назад; просмотрев ее, Илья Григорьевич поставил диск с любимым сериалом, предполагая провести приятный вечерок – для разнообразия тихий, без баб и всего прочего. А через каких-нибудь двадцать минут ему позвонил Вася-Кот – судя по голосу, пьяный вдребезги – и опять завел свою шарманку:

– Что, доволен? Думаешь, теперь ты в шоколаде? Интересно, сколько тебе эти попы за свои цацки отвалили? Ты говорил – десятки миллионов; ну, десятки не десятки, но хоть миллиончик-то святая православная церковь тебе небось отжалела?

Мгновенно осатанев, Илья Григорьевич рявкнул в трубку, заставив этого кретина заткнуться, и принялся предельно ясно, не стесняясь в выражениях, высказывать его превосходительству господину генерал-полковнику все, что о нем думает. По ходу этого приятного дела он рывком распахнул дверцу бара и схватил первую подвернувшуюся под руку бутылку. В это время оправившийся от акустического удара Кот перешел в контратаку; в пылу полемики Илья Григорьевич забыл обо всем на свете и, только очутившись в противоположном углу гостиной, обнаружил, что забыл прихватить из бара стакан.

Не переставая переругиваться с Макаровым, который упрямо городил пьяную чушь, состоявшую из туманных обвинений и смутных угроз, он вернулся, взял из бара стакан, поставил его на антикварный столик восемнадцатого века (так, по крайней мере, утверждал продавец), открыл бутылку и только было нацелился налить себе хорошую порцию успокоительного, как вдруг бутылка с треском разлетелась вдребезги прямо у него в руке, с головы до ног забрызгав коньяком, забросав мелкими осколками и оставив в руке только длинное, расширяющееся посередке горлышко.

Коньяк – не шампанское и сам по себе не взрывается. Да и бутылка шампанского после того, как ее откупорили, не представляет никакой угрозы для окружающих – разумеется, если не использовать ее в качестве ударного инструмента. Бутылка была открыта, и было в ней не шампанское…

Эта простенькая логическая цепочка связалась в голове у Ильи Григорьевича, когда он уже лежал скорчившись за своим любимым креслом в стиле ампир, что стояло рядом с фальшивым камином. Осторожно, почти касаясь щекой пола, он выглянул из укрытия и увидел аккуратную круглую дырку в оконном стекле. Другая темнела в забрызганных коньяком кремовых обоях рядом с камином.

Все было ясно.