Серый Дол

То, с каким холодным равнодушием говорила эти слова Дарина ему в лицо, лишая всяческой надежды, как и сомнений в том что старуха врёт, ужаснуло Ханриса, пусть прежде не боялся он ни зверя ни человека, ни одного врага на войне, а эту старую ведунью испугался до мурашек.

А Дарина продолжала:

«Прискверная же тебя ждёт кончина, солдатик. Отвары мои боль заглушат, но участь твою не изменят. Мёртв ты уже, хоть и ходишь и дышишь».

«Сколько мне осталось?» - спросил тогда Ханрис пересохшими губами, стараясь скрыть дрожь в собственном голосе.

«Кому ж это ведомо?» - отмахнулась старуха. - «Будешь мои указания слушать, может ещё пару зим перезимуешь».

С тех пор одна зима уже прошла, а он пока ещё был жив, может быть волею судьбы, а может и благодаря следованию указаниям бабы Дарины. Таковых было много, и среди них отказ от трубки, после долгого курения которой у Ханриса часто начинались приступы кашля, рвущего грудь, не дающего вздохнуть, наполняющего рот солёной кровью. И все же он переодически обращался к трубке, особенно в такие моменты как сейчас, когда требовалось над чем-то поразмышлять.

- Помню, - ответил Ханрис, взглянув на супругу снизу вверх и виновато улыбнувшись. - Но ты знаешь, как тяжело мне избавиться от старых солдатских привычек. Да и берусь я теперь за неё редко. Только когда... - он умолк, понимая, что никакие его оправдания Весну не трогают и, вздохнув, покорно передал ей трубку. - Ты права, на сегодня мне хватит.

- Рада, что мы пришли к согласию, - улыбнулась Весна, забирая из рук мужа агрегат, который с радостью разломала бы на части, но вместо этого, лишь вытрясла тлеющий в нем табак за крыльцо. Позже она вычистит эту трубку и вернёт на место, в сундук мужа, из уважения к нему и его прошлому. То было ещё одной частью их совместной жизни, которую Ханрис безмерно ценил - взаимное уважение.

Не зная чем теперь занять руки, и будто разом лишившись той сосредоточенности, в которой пребывал последние несколько часов, сидя на крыльце в ожидании утра, Ханрис поднялся, потянулся, от чего щёлкнули суставы, и выйдя с крытого крыльца под серое небо весеннего утра, огляделся по сторонам, словно ища что-то. Затем обернулся к жене.

- Пора отправляться.

- Детям только объясни, куда уходишь.

- Ты им ничего не говорила?

- Только, что тебе срочно нужно на охоту. Но Никам не понимает, почему ты не берёшь его с собой в этот раз?

Ханрис вздохнул, и кивнул супруге, уже раздумывая над тем, что скажет сыну. Никам был очень смышлёным мальчишкой для своих восьми лет, и врать ему не имело смысла. С прошлой весны, а это уже почти год, как он сопровождал отца на охоту, с большим интересом учился стрелять из лука, расставлять ловушки и искать следы зверей. Он уже много знал и понимал, и Ханрис гордился сыном. А так как, исходя из предсказаний бабы Дарины ему не суждено было увидеть как тот вырастет и возмужает, Ханрис старался уже сейчас передать отпрыску все свои знания и опыт, на сколько это было возможно, конечно, для восьмилетнего мальчугана.

Весна заглянула в дом и позвала детей:

- Никам! Лилейн! Идите, пожелайте отцу удачи на охоте!

Не было никаких сомнений в том, что дети только этого и ждали, и когда Ханрис увидел, как из дверей дома, мимо матери, к нему бежит белокурый Никам, то и дело смахивая со лба непослушную чёлку, лезущую в глаза, он понял, что не станет говорить сыну, о том, что случилось ночью. При всей его смышлёности, Никам все же был ещё ребёнком, которому ни к чему знать о чудище, нападающем в тумане на собак, коров и детей.

«Вот выслежу эту тварь, убью её, тогда и расскажу тебе» - дал мысленное обещание сыну Ханрис, опускаясь на корточки и ловя в объятия пятилетнюю дочку - Лилейн. Никам таких нежностей себе уже не позволял, а потому остановился рядом, пропустив к отцу сестру, а сам спросив:

- Папа, почему ты не говорил, что собираешься в горы?

- Потому что и сам этого не знал до прошлого вечера.

- А что случилось вчера?

- Удачи тебе, папенька, - пожелала Ханрису на ухо дочка, смешно выговаривая некоторые слова, из-за того, что лишилась несколько молочных зубов, на месте которых ещё не выросли коренные. - Возвлащайся сколее. Мы с маменькой плиготовим к твоему возвлащению пилог.

- Ух, здорово. Наверное, он будет очень вкусным, - Ханрис отстранил дочку, и поцеловал её в щеку. - Я просто не смогу это пропустить.

- Что случилось вчера, папа? - не унимался Никам, которому не было дела до пирогов.

- Имение Сайна посетил некий... ммм... - Ханрис поджал губы, стараясь как можно тщательнее подбирать слова. - Странный зверь.

- Это олень, да? Волхаринский олень? - предположил мальчик, взгляд которого тут же вспыхнул от восторга, ведь с самого первого выхода на охоту Никам мечтал встретить это мифическое создание, о котором слышал столько историй и сказок. - Витьерог?!

- Не плавда! - возмутилась Лилейн. - Папа не будет охотится на вителога! Плавда ведь, папенька?! Мама говолит, что он... он...

- Священный, - напомнил дочка слово Ханрис.

- Да... он священный!

- Это ерунда! - воскликнул Никам. - Мы селениане. Мы охотимся, на кого хотим!