Серый тлен забвения

Поэтому мы гуляли, коротая время за беседой. Мерцела рассказывала мне о своей жизни. Я же поведал ей о странах, в которых мне довелось побывать. В такие моменты в глазах ее отражались восхищение и легкая, едва заметная печаль. Будучи дочерью знатного князя, ей мало что удалось посмотреть, кроме стен собственного замка и прилежащих к нему земель. Да, она видела другие государства, однако даже эти редкие поездки ограничивались строгими официальными визитами, во время которых ее всюду сопровождали стражи, по указанию отца не дававшие ей сделать в сторону даже лишнего шага. Но она и не думала жаловаться мне или корить своего родителя. В те времена для особ благородного происхождения все это было в порядке вещей и воспринималось как должное.

Мы провели за разговорами множество часов. И мне все больше начинало казаться, что моя попутчица – вовсе не дух, а столетий, разделяющих нас, не существует.

Со временем об опасности, таившейся где-то рядом, мы забыли окончательно. Лица туристов с совершенно наивными улыбками и глазами, не видящими ничего, кроме налета старины, заражали нас беззаботностью и беспечностью. Солнце, меж тем, уже скользнуло за крыши домов, окрасив густые плотные тучи в багровый цвет. От этого они казались еще более тяжелыми, а все вокруг – дорога, неровности на стенах зданий, замершие в вязкой мути веков скульптуры, начинали тлеть обманчивым зловещим светом.

Вскоре мы очутились перед высоким монументом, сотворенным в память о чудесном и долгожданном избавлении от чудовищного проклятия, прошедшего некогда по всей Европе, имя которому было «чума». На несколько мгновений я забыл обо всем и замер, с трепетом рассматривая уходящую вверх колонну. Сооруженный в эпоху барокко, чумной столб до сих пор завораживал взгляды. Работа над ним велась целых четырнадцать лет, и за этот период к его созданию успели приложить руку известнейшие мастера того времени. Ангелы и херувимы, столь прекрасные, что мысль об истинной природе этих изваяний невольно причиняла боль и нагоняла тоску, со строгостью и снисхождением взирали сверху.

Внизу изображалась человеческая вера, прекрасная дева, побеждающая безобразную болезнь. А неподалеку – император Леопольд Первый с неестественно выдвинутой вперед нижней челюстью. Ходит слух, что ремесленники, в отместку за то, что монарх крайне неохотно расставался с деньгами и платил с опозданием, намеренно преувеличили имевшийся у него изъян. Венчала же все это святая троица, творение Пуля Штруделя. Переделанный, возведенный заново скорее из прихоти, возникшей благодаря соперничеству представителя династии Габсбургов с Людовиком Четырнадцатым, столб служил воплощением страхов и, вместе с тем, всех самых смелых людских стремлений и надежд.

Вечерний сумрак сгущался все сильнее. Я посмотрел на Мерцелу. Она стояла рядом, все еще рассматривая изваяние. Но даже просто удивления в ее взгляде я не заметил. В нем не было ничего, кроме беспокойства.

– Что случилось? – Спросил я.

– Давай вернемся обратно. В гостиницу. – Сказала она. – Бродить по улицам до самого наступления темноты будет крайне неразумно. Особенно здесь.

– Дело в столбе? Ты заметила в нем что-то необычное?

– То, что ты видишь перед собой – не просто творение рук человеческих. Возможно, когда-то оно действительно было таковым. Но только не теперь. Ныне все это является вместилищем некой силы. Огромной. Необузданной.

– Это зло? Призраки?

– Я не знаю. Не уверена, что у того, о чем мы говорим, вообще есть разум. Словно множество душ переплелись вместе, полностью утратив себя и, вместе с тем, переродившись в нечто иное. Тем не менее, это обстоятельство совершенно не убавляет мощи дремлющего здесь существа. И я боюсь, что узрев мерцание жизни, которой ты делишься со мной, оно может пробудиться.

Мы пошли обратно. После слов, произнесенных моей спутницей, мне стало не по себе. Будто в старой сказке, у меня осталось лишь одно желание – обернуться назад, при этом точно зная, что оборачиваться ни в коем случае не стоит, увидеть едва заметную перемену в изваяниях и броситься прочь. Эта мысль постепенно затмевала собой все остальные.

Подул, пожалуй, даже слишком холодный для летнего дня ветер. Воздух вокруг заклокотал, и звук этот показался мне отвратительным.

Когда я вновь обратил взгляд к Мерцеле, оказалось, что в моем наивном желании она уже успела меня опередить. Девочка в ужасе смотрела назад, туда, куда устремлялись резкие, хлеставшие по лицу леденящие порывы.

Чумной столб пошатнулся. Я заметил это сразу же. В невероятную красоту, сосредоточением которой он являлся еще мгновение назад, тут же закралось нечто уродливое, исказившее все его даже самые незаметные черты. Херувимы, доселе безразличные к судьбам проходивших мимо смертных, медленно повернули к нам свои лица. Их каменная плоть тут же пошла глубокими трещинами и начала осыпаться. Рты открылись и расширились до невероятных размеров, напрочь лишая той небесной добродетели, что была заметна в них ранее. Черные бездонные провалы теперь обрамляли острые, словно лезвия, зубы.