Серый - цвет надежды

Мы с Татьяной Михайловной выходим посмотреть на звезды, и Нюрка увязывается с нами. Говорят, кошки не различают цветов, и я никогда не узнаю, красная Бетельгейзе и желтая Капелла для Нюрки одного цвета или нет? Мы говорим и об этом, и о биополе, и о странной неприязни Татьяны Михайловны к мультфильмам, и о тех, кто на свободе: им сейчас труднее, чем нам. У нас-то сегодня все спокойно, а они там за нас переживают. А пока напишешь письмо, пока оно пройдет цензуру и дойдет - ситуация, может быть, поменяется. Они будут думать, что все в порядке, а нас распихают по камерам штрафного изолятора - ШИЗО. Письма про ШИЗО, впрочем, цензура не пропускает: "Никаких упоминаний про наказания!" Они такие застенчивые, наши гебисты: мордовать нас они готовы до бесконечности, но так, чтоб об этом никто не знал и чтоб мы сами скрывали, а то письма не пропустят. Нет уж, дорогие, мы сделаем так, чтобы все знали, что происходит в нашей зоне. Лишайте нас свиданий, перекрывайте переписку - информация все равно дойдет куда надо и когда надо. Как? Это уже наши зэковские секреты. Я бы написала о них для порядочных людей, но - как знать? - может быть, эту мою книгу будут читать и гебисты... Не обижайтесь на меня, порядочные люди: меньше знаешь - крепче спишь.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Наутро Раечка Руденко начинает хлопотать, чтобы как-нибудь меня приодеть - выданные мне два ситцевых платья явно не по сезону. Сейчас апрель, а последние заморозки будут в июне. Это сколько еще стучать зубами? Но оказывается, с "политичками" всегда недоразумения: наша зона "аппендицит" при больнице, а в больнице никого не одевают. Так что на нас законное зэковское обмундирование не предусмотрено: одно дело, когда надо одеть две-три тысячи человек, а другое - когда пятерых. Пихают, что завалялось на складе, и вечно чего-нибудь не хватает. В этом и минусы: все твое отобрали, а казенное - где взять? В этом и плюсы: прикрываться все же чем-то надо, и администрация иногда смотрит сквозь пальцы на одежду "неустановленного образца". Можно состряпать себе что попало из того, что найдешь в зоне (вплоть до ткани, из которой шьют матрацы) и - куда администрация денется, где она тебе найдет взамен то, что положено? Поневоле терпят, а мы пользуемся: неудобнее и уродливее "установленного образца" трудно что-нибудь сочинить. Так что в итоге мы одеты приличнее обычных зэчек.

Года за полтора до моего приезда нашим почему-то выдали "железнодорожные" платья-костюмы из плотной хлопчатки. На них металлические пуговицы с перекрещенными винтовками. Чья это форма попалась зоне остается только гадать. Запасливая Раечка (она у нас дневальная) приберегла одну такую робу, когда кто-то уезжал в ссылку - "для тех, кто приедет". Я могу два раза в нее завернуться, значит, полная свобода фасона: материала хватит. Смешно, казалось бы, где уже тут думать о фасоне! Кто нас увидит? Да и я сама себя не увижу: самое большое зеркало в зоне - по размеру с десертную тарелку. А вот поди ж ты - женщина - везде женщина. И я обдумываю свою будущую юбку - четырехклинка или шестиклинка? - со всей серьезностью. Ну, может быть, - не со всей серьезностью: ведь сама же смеюсь. Но тем не менее... С большой охотой берусь переделать такую же робу для Раечки. На свободе я немножко шила (поди найди что-нибудь приличное за мои копейки!), и сейчас пальцы истосковались по иголке.

В тюрьме КГБ с иголками-нитками были сложности: то их давали только на пятнадцать минут, отмеривая нитку по полтора метра, то вовсе запретили. Протерся у тебя носок (а конечно, протрется, когда шнурки из обуви конфисковали) - сдавай тюремщикам, хозобслуга зашьет. Уж как они зашивают - понятно, бери после этого и выбрасывай. А чтоб не беспокоили лишний раз со своими дырками! Так и ходила, светя прорехами во всех местах. Здесь я наконец дорываюсь: в лагере на иголки запрета нет, и даже стоят электрические машинки. Как-никак, швейное производство.

Раечка, видя такой мой энтузиазм, тащит меня "в кинобудку". Когда-то раньше в зону привозили фильмы и крутили их раз в неделю. Была крохотная пристройка к дому для всего этого оборудования. Потом фильмам пришел конец, оборудование увезли, а в кинобудке валяются старые телогрейки и "бабушкины тряпки". Почему бабушкины?