Серж Гензбур: Интервью / Сост. Б. Байон

С. ГЕНЗБУР: Нет, он брызнул «сгущенкой», и ему в кайф. Он не может не спустить — и кайф гарантирован, — но зато может упустить... разные вещи, ощущения...

БАЙОН: Умственные?

С. ГЕНЗБУР: Нет. Звуковые.

БАЙОН: Звуковые?

С. ГЕНЗБУР: Акустические. Фонология. Это крайне важно. Как будто бьет из наушников прямо в мозг: это гиперважно. Потому что молчащая бабища — это... Это жуть. Херачишь ее, как в небытии.

БАЙОН: Такая же жуть, как в «Love on the beat»?

С. ГЕНЗБУР: А-а, вопрос на засыпку! Да, для художника это жутко. Для того, кто понимает звук и... очертания, свет, яркие... «Love on the beat» — это жуть в смысле... — как сказать? — нет, это даже не жуть. Это просто чушь. Херня. Самая плачевная ситуация — долбить невосприимчивую мамзель, когда долбишься не только для себя, но и для нее...

Я же... я в таких случаях говорю, что практикую онанизм через подставное лицо. Да, именно в этом квинтэссенция сублимации: чтобы понять, что у нас есть конец, надо дать себе воткнуть — стать ножнами и мечом. Иначе мы останемся самонадеянными мудаками. Есть еще турецкие бани, но это чушь собачья, турецкая баня, всякие там испарения и прочее... Просто насмешка какая-то.

БАЙОН: Хорошо. Это нас подводит к следующему вопросу в нашей анкете: в интимной области ты маньяк чистоты? Или ты считаешь, что мыло, как и многое другое, все выхолащивает?

Гигиена тела

С. ГЕНЗБУР: Что касается меня, то я очень щепетильный и не хочу, чтобы мой кий — что бы ни случилось — пах человеческой плотью. То же самое и с задницей: не хочу, чтобы из лузы несло дерьмом. Пусть оно будет внутри, но я не хочу, чтобы оно было снаружи. Что касается подружек, я предпочитаю, — не со всеми получалось, но в настоящее время так оно и есть, — чтобы они были идеально чисты. Чтобы не приходилось чувствовать себя, как в рыбной лавке... «Здрааасте, а треска у вас есть? А камбала?» Не-е-ет, это недопустимо! И так эта штуковина сама по себе уже похожа на какую-то устрицу. Но ничего не поделаешь, раз уж мы человеческие существа. В общем, да, они должны быть чистыми.

Ты представляешь, однажды у меня была девица, которая даже не предупредила, что у нее... Ой, какая подстава!

БАЙОН: Да ладно, говори.

С. ГЕНЗБУР: У нее была... течь! И когда я встал...

БАЙОН: Ты хочешь сказать — менструация?

С. ГЕНЗБУР: Ой, какая дурища! А я ее еще и обрюхатил.

БАЙОН: Ты... Что?

С. ГЕНЗБУР: Я ее обрюхатил — ну, не через рот, разумеется...

БАЙОН: Но не в тот же самый день?

С. ГЕНЗБУР: Нет, не в... Нет, в самом деле. Она была красивая, потрясающая. Но круглая дура... Я ей сказал: «Это еще что такое? Ты что, не могла меня предупредить, идиотка? Кретинка». Да уж... Итак...

БАЙОН: Чистота.

С. ГЕНЗБУР: О да. Не как с Генрихом Четвертым: «Мадам, главное — не мойтесь». Или с Бобом Диланом[131], который говорил: «Я предпочитаю, когда пахнет дерьмом». И никаких лобковых вшей...

(Обращается к вошедшей Бамбу.) Мы здесь говорим всякие гадости, поэтому тебе, наверное, лучше...

БАЙОН: Почему?

С. ГЕНЗБУР: Ну, потому что... Мы говорим о сексе... Но ты, лапушка, можешь остаться.

БАМБУ: Как будто раньше ты говорил не гадости...

С. ГЕНЗБУР: Да, но я сейчас буду говорить о других женщинах, о тех, которые были еще до тебя, и это, может, тебе не понравится...

БАМБУ: Подумаешь...

С. ГЕНЗБУР: За все то время, что...

Ну ладно, продолжаем. На чем мы остановились?

Стыдливость

БАЙОН: Можно ли считать Сержа Гензбура целомудренным?

С. ГЕНЗБУР: Да. Я целомудренный по отношению к себе самому. То есть не хочу видеть свой конец в зеркале. Я закрываю его рукой, я закрываюсь, я крайне стыдлив. И таким я был всегда. Не знаю, почему я такой стыдливый... ведь стыдливости у меня вроде быть должно; и все же я крайне стыдлив и немного завернут на эту тему, хотя мне нипочем самая крутая порнуха. Потому что в любви есть и избыточность, и легкость. Мерзкое может быть очень красивым, а на свету все может показаться отвратительным. Это дело соотношения... слабостей.

БАЙОН: В зеркале — это когда ты один?

С. ГЕНЗБУР: Да. Я один.

БАЙОН: А в присутствии кого-нибудь? Ты чувствуешь себя свободно?

С. ГЕНЗБУР: Нет. Я все равно закрываю свой член. И задницу. Я не люблю, когда...

БАЙОН: Хотя комплекс Нарцисса у тебя развит достаточно хорошо...

С. ГЕНЗБУР: Да, но только не ниже пояса. Нет. Ни в коем случае! Мне все это!.. Я так и не привык и никогда не привыкну — противно аж до смерти! — что у меня какой-то хуй, какие-то яйца... Фи! Какая мерзость! Пакость! Ну это же просто какое-то!..

Я не понимаю: если есть боги, как они могли нам придумать такие... гадкие штуки! Конечно, когда ты видишь статуи... Микеланджело[132], это не гадко; если взглянуть на Давида, то член у него совсем маленький, а сам он такой супермускулистый — вот это эстетика. А если бы ему прихерачили какую-нибудь оглоблю... это было бы неэстетично. А так — хорошо, так — красиво. Когда на картинах мужики с маленькими пипирками, это красиво.

БАЙОН: М-м-м. Это немного...

С. ГЕНЗБУР: Абстрактно. Это абстрагирование.

Попа

БАЙОН: А твои родители[133]... Ты видел их голыми? Какими были Гензбуры? Пуританами? Как это было?